— Что пишут? — спросил Стрельник.
— Урожай в этом году больно хороший… Только успеют ли убрать. Фашисты здорово лезут. Батька так вот прямо и пишет, — сокрушенно покачал головой матрос и протянул письмо Стрельнику.
— Да, едва ли успеют… — взяв в руки тетрадочный листок, исписанный неровными каракулями, с грустью сказал Стрельник. — Жалко… Наше богатство пропадает, советское. Труд народный… — и, положив руку на плечо Косача, глухо произнес: — Бой скоро, матрос. Дадим фашистам жару!
— Мы что… Наше дело такое — внизу сидим, не стреляем…
— Ход корабля в бою — это тоже вроде главного калибра. От машинистов многое зависит. Особенно сегодня.
— Все будет сделано, товарищ комиссар! На машинистов можете положиться, — отчеканил старшина Александр Смирнов.
— Сохрани, — передал письмо Косачу Стрельник. — Обязательно сохрани, матрос.
Комиссар поспешил на камбуз. «Утро сегодня трудное, и ночь была нелегкой. Устал народ, — думал он, поднимаясь по трапу. — Что там кок на завтрак готовит… Усилить, пожалуй, придется…»
В кубрике, где разместились десантники, в это время шел оживленный разговор.
— С эсминца нас тут пятеро, — говорил широкогрудый моряк своему соседу.
— А мы с подлодки. Двое нас.
Сидящий за столом пожилой черноусый мичман рассказывал двум внимательно слушавшим его молодым морякам:
— Сам об этом в газете читал. Да и те, кто в настоящие переделки попадали, говорили: боятся фашисты грудь с грудью в бою с нашими встречаться. Они известные храбрецы, когда их на одного русского солдата десяток приходится.
— Дома одна мать осталась, — подперев рукой щеку, рассказывал синеглазый старшина, то и дело поправляя перекрещивающие плечи пулеметные ленты. — Отец и братья на фронт ушли… А давно ли другое было. Думал, кончу службу — всего-то несколько месяцев оставалось — и снова на завод… А тут — на тебе — все полетело вверх тормашками. Четыре года ждала девушка моя. Настенькой зовут, — старшина вынул из кармана фотокарточку и передал товарищу.
В тихий разговор неожиданно вплелся громкий бас:
— Говорил я этому каптёрщику: малы мне сапоги. Нет, убеждает, разносишь… Его бы послать самого разнашивать!
— Может, мои подойдут?.. Возьми, — предложил молчавший до сих пор трюмный машинист Михаил Алешин. Он только что сменился с вахты и спустился в кубрик, чтобы немного отдохнуть.
— А сам в чем ходить будешь? Босиком, что ли?
— А я здешний, с «Тумана». Мне на палубе и в твоих неплохо будет.
Сапоги оказались басу по ноге.
— Гляди ты, будто на меня сшиты, — радовался он. — Спасибо, друг, ввек не забуду. А каптёрщику вернусь — покажу!..