Мой шеф Бертон рассказывал, что как-то во время своей поездки в Пекин увидел в поезде ползущую на четвереньках по коридору свою пациентку. Он назвал мне ее имя. К сожалению, это была сестра моего соученика по школе, русская, замужем за англичанином. За четырнадцать лет я видел один случай белой горячки - у одного
своего пациента, тоже русского, в 1953 году. Находясь в сильном возбуждении, он говорил, что на Шанхай наступает французская армия и надо бежать. Я вполне допускаю, что такие случаи бывали в практике не только у меня, но алкоголиков отправляли в какой-нибудь частный госпиталь, и мои коллеги мне ничего о них не говорили из соображений национального престижа. Возможно. Однако во всех больницах работали русские медсестры, и, наверное, я бы все равно об этом знал. Так что фактов пьянства среди старшего поколения Шанхая у меня мало.
Среди молодого поколения, наоборот, случаи чрезмерных возлияний были часты. По вечерам, собираясь теплыми компаниями, молодые люди и девицы пили, плясали, играли в стрип-покер с раздеванием и пели непристойные песни, которых у англичан великое множество и которые ничуть не хуже творений Баркова. Старшее поколение смотрело на молодежь неодобрительно, но сделать ничего не могло. Летчики, которые во время войны перед полетом принимали таблетки фенамина (это не наркотик, но к нему привыкают, и его теперь условно считают наркотиком, он возбуждает нервную систему и не дает летчику заснуть), а после возвращения пили крепкие спиртные напитки, чтобы успокоиться, быстро привыкали к алкоголю. Их можно было понять: вылет для летчика - это возможная встреча со смертью. Со мной по соседству в Шанхае жил летчик Фил Гриффит, так вот из шестидесяти человек, учившихся вместе с ним в одном классе летной школы, он был единственным, кто остался в живых.
Вероятно, мое восприятие распространения в Шанхае пьянства и алкоголизма было в те годы небезупречным, поскольку сам я не пил, пьяного, если он стоял на ногах, от трезвого отличить не мог, да и поставить диагноз алкогольного опьянения просто не умел. Как-то меня вызвали в муниципальную тюрьму осмотреть больного тюремщика. Я часто бывал в квартирах английских и русских тюремщиков, которые жили вокруг тюрьмы, но в тюрьме - всего один раз. Тюрьма на Уорд роуд - это комплекс многоэтажных зданий из серого кирпича, обнесенных высокой многометровой стеной. У ворот меня ждал дежурный охраны, и мы пошли по глубоким дворам-колодцам, отделенным друг от друга стенами и сообщавшимися дверьми-решетками, каждую из которых он отпирал ключом.