Эти слухи меня забавляли. У Джоаны на это был один ответ — покрутить пальцем у виска и развести руками. Сама она была мало того, что немой, так еще и неграмотной, поэтому никаких слухов не могла распустить при всем желании.
Ленс побирался постоянно. Как только он подходил ко мне, я сразу начинала ускорять шаг, ссылаясь на «очень важные государственные дела». Но стоило ему поймать меня за руку и жалобно начать рассказ о «бедной, но очень честной девушке, которую обесчестил дворянин, и которая стоит на паперти с ребенком и просит милостыню», у меня начинал дергаться правый глаз. Я уже устала давать ему деньги, тем более, что мои сбережения подходили к концу. А вот поток сирот и убогих все не иссякал. Скорее наоборот! Увеличился в разы. Если раньше прошений было одно-два, то теперь Ленс шел ко мне с целым списком.
— Ты пойми! От этого зависит их жизнь! — восклицал он, принимая из моих жадных рук «гуманитарную помощь». Я составила рейтинг историй. Первое место занимали истории о «бедных многодетных вдовах», которые рассчитывали на пенсию по потере кормильца, но вполне будут довольны единоразовой выплатой. Второе место занимали: «больные дети», а третье место по праву носили: «старики, которые просят милостыню на паперти и от которых отказались неблагодарные дети». Я понимаю, что жизнь — не сахар, но эта благотворительность меня явно напрягала.
Я сидела в своей комнате, после очередного рассказа Ленса о «выброшенной на улицу сироте», который разжалобил меня ровно на один золотой. Несмотря на регулярные пожертвования, народной любимицей я не стала. Так что, как верно подметил дядя: «проще откупиться». И я откупалась от постоянного нытья и жалоб на тяжкую жизнь простого люда. В казне лежали пятьсот тысяч золотых. Ровно половина той суммы, которую предстоит уплатить, а где взять еще столько же, я даже не представляла. У меня начался период уныния, плавно перетекающий в настоящую хандру. Пока я перебирала в уме все возможные варианты заработка, дверь открылась, и на пороге появился мой «любимый родственник», как теперь называли его за глаза.
— Моя дорогая, что-то ты совсем приуныла, — заметил мой дядя, падая в кресло, — Неужели ты услышала новость раньше меня?
— Какую? — обреченным голосом поинтересовалась я. Теперь осталось выслушать новость и окончательно растворится в глубинах депрессии.
— В столице начались голодные бунты. Пока что они не перешли в активную стадию, но недовольство твоим правлением растет. Я даже знаю, кто его подогревает, но это не суть важно… — ответил дядя, улыбаясь.