Поверженные и «приконченные» враги стояли буквально в пяти метрах от него и смотрели на весь этот цирк ну очень нехорошими взглядами. У меня было такое чувство, что если история примет неожиданный оборот, то есть все шансы, что мне придется выбирать красивый погребальный венок и сочинять надпись на ленточке для доблестного рыцаря, павшего от рук «злых» людей.
Рыцарь отошел от трона, гордо встал в пол оборота ко мне, и продолжил свое повествование, наслаждаясь повышенным вниманием к собственной персоне.
— У меня не было с собой ничего, кроме скатерти, которую я вез своей матушке. Я укрыл деву этой скатертью, но она никак не могла согреться. Бедняжка вся дрожала от холода. Она прижалась ко мне, благодаря меня за свое чудесное спасение… — пафосно заявил сэр Виллмарт.
Позади меня раздался смешок. Не знаю, сколько человек его слышали, но я услышала его довольно отчетливо.
— Видать, слишком крепко прижалась… — раздался тихий голос за моей спиной.
Я так понимаю, что эта фраза все-таки была услышана и вызвала буйный восторг среди публики.
— Или хорошо благодарила… — заметила я, и тут же услышала новый приступ смеха у публики. История, а точнее манера ее преподнесения и наши комментарии пришлись по вкусу публике, явно недолюбливающей рыцарей «без страха и упрека».
— Она прильнула своими губами к забралу моего шлема, запечатлев на нем долгий поцелуй! — вдохновенно врал сэр Виллмарт.
— В мороз… — заметил дядя. Опять раздался взрыв хохота. Судя по всему, у многих был опыт лизания металла на морозе. Каюсь, я тоже не без греха.
— Я тогда сказал ей: «О, прекрасная дева! Неужто скромный рыцарь заслуживает такой чести?», на что она ответила мне: «О, мой спаситель! Я буду твоей и никто другой мне не нужен! Я предпочла бы умереть от холода на твоих мужественных и сильных руках!» — вздохнул сэр Виллмарт, и тут же продолжил, — Я выкрикнул ей: «О! Прошу Вас! Не умирайте! Что мне нужно сделать для того, чтобы спасти вашу жизнь? Я готов на все!» И тогда она сняла с меня шлем, доспехи и сапоги, отстегнула меч и скромно ответила: «Я не хочу принадлежать никому другому! Пусть судьба рассудит нас! Никто не достоин чести сорвать мою розу…»
— На морозе… — снова заметил дядя, зевнув.
Я собрала губы в трубочку, чтобы не рассмеяться.
— Я хотел расстелить свой плащ, но он был разорван мечами врагов. И тогда я расстелил простыню… тьфу ты… скатерть, которая и стала единственной свидетельницей этой страстной ночи! Я помню ее жаркие и сочные губы, которые целовал, помню ее прекрасное тело, которое извивалось на простыне, тьфу ты… на скатерти. Я слышал ее сладкие стоны и понимал, что отныне мое сердце принадлежит только ей одной. Ее нежные руки… — продолжал сэр Виллмарт, не смотря на запоздавшие советы, которые давали особо наглые присутствующие.