– Категорически не согласен, комиссар, – запротестовал Жуков, помогая оклемавшемуся товарищу снять шлем с головы. Освободившись от каски, Громила осторожно сел, опустив ноги на пол.
– Как себя чувствуешь, испытатель? Чайник не потек?
Пострадавший медленно повел головой вправо-влево и заулыбался:
– Крыша на месте, комиссар, не беспокойся.
– Я еще разберусь с вами, охламонами, – погрозил, уходя, Новиков.
Он прихватил полотенце и отправился умываться.
В относительном спокойствии прошло несколько дней. По-прежнему, согласно штабным донесениям, соседние заставы с наступлением темноты подвергались методическим обстрелам из «зеленки», лишь на тринадцатой ничто не нарушало ночной тишины.
Несколько раз наездом были гости из полка – попариться в баньке, благо застава с их помощью дровами была обеспечена. На этот случай у Некрытова имелся небольшой, в пару дюжин, запас березовых веников. Махонин и все иже с ним оказались страстно охочими до исконно русской процедуры. Исхлеставшись до изнеможения, допоздна цедили в тесном, но чистеньком предбаннике безвкусное импортное пиво и вели разговоры. Единственной темой была, естественно, война.
Дождавшись смены, Косихин спешил с поста на заставу. Дежурство ему выпало легкое – с шести утра до полудня. В предвкушении обеда и сна, насвистывая модный мотивчик, он бодро шагал в столовую, оставив далеко позади своего напарника Лошкарева.
– Василий! – остановил его голос Хафизы. – Подойди на минуту.
Продавщица, как всегда, была вежлива и обаятельна. Подолгу болтая с Косихиным, она тем самым выделяла его среди других милиционеров. Дважды угощала пивом, не взяв за это ни копейки.
– Почему вчера не зашел? – спросила она и капризно надула губы.
– Понимаешь, некогда было, – провожая взглядом проходящего мимо Лошкарева, ответил Косихин.
– Ты меня обманываешь, какие у тебя могут быть дела в командировке? Отдежурил – и в казарму, – обиженно проговорила она.
Косихин стал оправдываться, сочиняя небылицу.
– Костин замучил меня с дровами, баня и кухня их много жрет. Вчера полдня пилили и кололи.
– Не оправдывайся, не люблю, – снисходительно бросила Хафиза. – Может, тебе неприятно мое общество?
– Как ты могла такое подумать? Я женщин красивее тебя здесь не встречал.
Он не лукавил. Ему нравилась эта темноглазая горянка с пушистыми и густыми ресницами. Она призналась Василию, что не является чистокровной чеченкой. По материнской линии в ней текла грузинская кровь. Старейшины были против брака ее отца и матери, но молодые тогда настояли на своем.
– Что же мы через окно разговариваем? – всполошилась Хафиза, сделав вид, что поверила старшине. – Заходи.