По настоянию Новикова в столовую Некрытов не пошел, прилег снова на шконку, укрывшись двумя одеялами, чтобы пропотеть после таблетки и вместе с излишней влагой исторгнуть недуг.
– Поднимайся, командир, – сказал вернувшийся из столовой Новиков. – Все болезни лечатся нормальной здоровой пищей. Вот твоя яичница, у меня в заначке банка меда есть. Сейчас хорошо покушаешь, чайку с медком пошвыркаешь – и вся канитель.
Он поставил перед Некрытовым плоскую железную тарелку с яичницей, густо посыпанной шинкованным зеленым луком.
– Ты рубай, а я пойду в радийное, вскипячу чаек.
Когда он с чайником зашел в купе, то застал Некрытова стоявшим на четвереньках. Он шарил под лежаком.
– Что-то, комиссар, я сапог своих не вижу, – сказал он озабоченно.
– Не найдешь ты их там, – пояснил Новиков. – Потому как сегодня отряд ими позавтракал.
– Вадим, я не понял.
– Да что там понимать! Подвернулся бартер: сапоги против ведра яиц. Вот вчера вечером я пожертвовал твоими прохарями, так сказать, во имя общего блага.
Лицо Некрытова стало медленно багроветь.
– Комиссар… – отыскивая подходящие слова, нараспев протянул Комбат. – Ты ответишь за разбазаривание казенного имущества. В Управлении я этот вопрос поставлю ребром.
– Не смеши, – отмахнулся от него Новиков. – Какое имущество? Сапоги давно списали, да ты их и не получал в Управлении. Гусельников раздобыл их в Моздоке. В конце концов, тебя просили не ходить в сапогах по вагону, не беспокоить ребят. Думаю, я поступил по совести и с пользой.
– Ладно, черт с ними! – примирительно махнул рукой отходчивый Некрытов. – Однако нехорошо получилось: сожрали сапоги командира.
– Ничего плохого не произошло, – успокоил его заместитель. – Просто, при возникшей необходимости, использовали сапоги на благое дело. Хочешь, прими этот факт за шутку.
– Хороша шутка, – только и сказал Комбат.
До самого обеда Косихин медведем-шатуном бесцельно слонялся по заставе, не находя себе дела. Осунувшееся лицо его с набрякшими мешками под глазами говорило о том, что прошедшая ночь выдалась для него непростой. В голове растревоженным пчелиным роем гудели мысли. Ослушаться Акрама означало ускорить встречу с безносой старухой, но и исполнение приказа чеченца было с дурным запашком предательства.
От наряда в баню он категорически отказался, сославшись на плохое самочувствие и необходимость отдохнуть перед дежурством. Внешний вид подтверждал его отказ. Поэтому Костин был немало удивлен, когда Косихин добровольно изъявил желание бдеть вахту в самое трудное время суток – с двенадцати ночи до шести утра.