– Да это же Вечный Жид!
– В его возрасте надо поступать в детский сад!
– Вы только посмотрите на юного гения!
– Он, видно, думал, что тут дом престарелых!
– Поезжай в Гарвард!
Бенджамин шел все быстрее, и вскоре он уже бежал. Ну, он им еще покажет! Он действительно поступит в Гарвард, и тогда они еще пожалеют обо всех своих обидных насмешках!
Очутившись в безопасном купе балтиморского поезда, он высунулся в окно.
– Вы еще пожалеете! – крикнул он.
– Ха-ха-ха! – покатывались со смеху первокурсники. – Ха-ха-ха!
Никогда еще Йельский колледж не допускал столь роковой ошибки…
В 1880 году Бенджамину Баттону исполнилось двадцать, и свой день рождения он отметил тем, что поступил на работу в отцовскую торговую фирму «Роджер Баттон и Компания». В тот же год он начал «вращаться в обществе», то есть, по настоянию отца, стал появляться вместе с ним на модных танцевальных вечерах. Роджеру Баттону было пятьдесят, и с сыном он общался все больше и больше, ведь с тех пор, как Бенджамин перестал красить волосы (которые все еще отливали сединой), сын с отцом на вид были почти одного возраста, и их легко можно было принять за братьев.
В один из августовских вечеров, облачившись во фраки и белые галстуки, они уселись в фаэтон и поехали на танцевальный вечер в загородный дом Шевлинов, располагавшийся невдалеке от Балтимора. Вечер выдался чудесный. Залитая светом полной луны дорога отливала матовой платиной, а ночные цветы ранней осени наполняли неподвижный воздух ароматами, похожими на тихий, едва слышный смех. Просторную равнину, устланную пшеничной соломой, словно розгами, было видно, как днем. Простая красота небосклона никого не могла бы оставить равнодушным – почти никого.
– В оптовом бизнесе сейчас очень хорошие перспективы, – произнес Роджер Баттон. Он не был чувствительным человеком – его эстетическое чувство было рудиментарным. – Старички вроде меня уже никогда не смогут придумать ничего нового, – серьезно заметил он. – Это для вас, карапузов, с вашей энергией и жизненной силой, открывается блестящее будущее!
Вдалеке, где кончалась дорога, показались огни загородного дома Шевлинов, и тут же издалека до них стали доноситься ритмичные звуки, похожие на вздохи, – быть может, то был высокий плач скрипок, а может, серебряный шелест пшеницы под луной.
Перед ними медленно двигался красивый экипаж, пассажиры которого подъехали раньше них и стали высаживаться у дверей. Сначала вышла дама, затем пожилой джентльмен, а затем еще одна юная дама – прекрасная, как грех. Бенджамин вздрогнул; по его телу будто разлилось некое вещество, рассеявшее и тут же собравшее заново все составлявшие его атомы. Он выпрямился; щеки и лоб покраснели от прилива крови, а в ушах застучало. Пришла первая любовь!