– Мама, – сказал Перси, – это мой друг Джон Ангер, он из Аида.
Этот первый вечер остался в памяти Джона вихрем из множества красок, быстро сменяющих друг друга ощущений, тихой, будто любовный шепот, музыки и прекрасных вещей, света и теней, движений и лиц. Седовласый мужчина, пивший стоя многоцветный ликер из хрустальной рюмки с золотой ножкой. Девушка с лицом, будто цветок, одетая, как Титания, с вплетенными в волосы сапфирами. Комната, в которой цельное мягкое золото стен подавалось под нажимом его руки, и комната, воплощавшая идеальное представление абсолютной призмы: потолок, пол и все остальное, все было покрыто непрерывной массой алмазов, подсвеченных высокими фиолетовыми торшерами по углам, алмазов всех возможных размеров и форм, белизна которых ослепляла и могла сравниться лишь с самой собой, поскольку находилась за пределами человеческих желаний или грез.
Сквозь лабиринт этих комнат и прошли двое ребят. Иногда подсвеченный снизу, у них под ногами, пол вспыхивал бриллиантовыми узорами – то варварски дисгармоничными цветами, то пастельной нежностью, то абсолютной белизной, а то и искусной утонченной мозаикой, подобной тем, что лежат в мечетях у берегов Адриатики. Иногда под слоем толстого стекла виднелась бурлящая голубая или зеленая вода, в которой плавали проворные рыбки и водоросли с радужными листьями. А затем они шествовали по мехам всевозможных видов и оттенков или же по коридорам, отделанным бледной слоновой костью, сплошной, будто вся отделка была вырезана из цельного гигантского мастодонта, вымершего задолго до появления человека…
Затем – едва оставшийся в памяти переход, и вот они уже за ужином. Каждая тарелка состояла из двух почти незаметных слоев цельного алмаза, между которыми находилась искусно выполненная изумрудная филигрань, будто шитая зелеными нитями прямо из воздуха. Из далеких коридоров доносилась музыка, протяжная и ненавязчивая; его мягчайшее кресло точно повторяло форму его спины, и когда он выпил первый стакан портвейна, это кресло, казалось, поглотило и убаюкало его. Пытаясь перебороть сонливость, он ответил на заданный ему вопрос, но медовая нега, овладевшая его телом, лишь усиливала иллюзию, будто все это происходит не наяву: драгоценные камни, ткани, вина и металлы смешались в его сознании в сладкий туман.
– Да, – вежливо пересилив себя, ответил он, – у нас там внизу действительно жарко.
Он даже смог негромко рассмеяться; затем, без какого-либо движения, не чувствуя никакого сопротивления, он, как ему показалось, взмыл вверх и поплыл, оставив недоеденным мороженое, розовое, как мечта… Он уснул.