Дерзкие параллели. Жизнь и судьба эмигранта (Гурвич) - страница 162

Я нахожу, что эта характеристика – не что иное, как род скоморошества самого князя. Совершенно не смущаясь, он рассказывал мне, что в своих публичных выступлениях на заседаниях и встречах в Москве то и дело напоминает затейника. Поглядев же в интернете некоторые его выступления, я убедился, что князь на потеху слушающих и смотрящих, к удовольствию показывающих то «вынимал стул из-под губернатора», а то вдруг принимался со смирением благодарить власть за то или иное благодеяние её по отношению к сообществу русских эмигрантов! И я понял, что естество князя, его натура (хоть и родился вне России, и воспитывался на Западе) близка духу русского национального характера, включающего скоморошество.

Эта моя догадка возникла неслучайно. Ведь на Руси юродство достигло расцвета, которого не знал ни греко-византийский, ни тем более, римско-католический мир. Уверен, князь слишком образован и сведущ, чтобы не помнить: из 36 юродивых, официально причисленных Церковью к лику святых, и множества юродивых, почитаемых в народе, но не признававшихся Церковью, только шестеро были признаны на христианском Востоке еще до крещения Руси. Европейцы, испытывающие призвание к юродству, переселялись в Россию, где пик расцвета юродства пришёлся на XIV–XVII века. В этот период, по выражению В.О.Ключевского, юродивый становится «ходячей мирской совестью, живым образом обличения людских пороков».

На Западе черты, сходные с юродством обнаруживаются лишь в образе св. Франциска Ассизского, называвшего себя «скоморохом Божиим». Ну, а ближайшие родственники князя, бежавшие на Запад из большевистской России, вывозили с собой в своих привычках и поведении элементы «карнавальной культуры», шутовства, скоморошества (к примеру, София привлекла эмигрировавшего деда князя церковным песнопением – его по воспоминаниям князя интересовали в жизни лишь музыка и православие; бабушка тоже чудила, легко «купившись» наугольные копи, которые ей показали мошенники, предварительно зарыв… несколько мешков с углём неподалёку от столицы Болгарии).

Так что с большой долей вероятности можно предположить, что у князя склонность к скоморошеству проявилась не случайно. И именно в то время, когда он ребёнком в 11 лет попал в тюрьму, когда вышел на волю и голодал, когда они с матерью снова могли исчезнуть в одно мгновение – советская власть зорко следила за только что выпущенными из тюрьмы. И надо было извернуться, не попасться, выжить. Приходилось продавать вещи в школе, встречаться с иностранцами и скрывать, скрывать то, что думал. С одной стороны, занимался плаванием и готовил себя к побегу, а с другой – помалкивал в школе на уроках истории партии.