Среди собирателей-любителей назову и мою бывшую студентку, прилежно изучавшую русский язык, актрису Харриет Волтер. Она оказалась знакома с художником Олегом Прокофьевым – его разукрашенную скульптуру Харриет приобрела на одной из выставок-продаж. О Харриет Волтер я писал в русских газетах и журналах, издававшихся в Лондоне. Харриет – лучшая леди Макбет за последние двадцать лет, много игравшая в пьесах Чехова, в том числе и в Москве. Она знает и любит русское искусство. В её коллекции она особо дорожит экспонатом, связанным с русским искусством, – балетными тапочками великого Нуриева. На мой вопрос, как они оказались у нее, Харриет рассказала:
– Когда Нуриев танцевал в Лондоне, я готова была на всё, лишь бы попасть на его балет. После его смерти очень хотелось сохранить память о нём в каком-нибудь предмете. В каталоге аукциона «Кристи», где продавали вещи Нуриева, я прочитала, что на продажу выставят несколько пар тапочек, в которых танцевал Нуриев. Ведь он почти никогда не выбрасывал их. Стартовая цена самых разношенных тапочек, грязных, с заплатами и со штопкой на носках была более двух тысяч фунтов. Тапочки же, которые Нуриев надевал несколько раз, стоили 300 фунтов, и я решила купить их. Конечная цена выросла вдвое, но я не смогла отказаться. Те же потрёпанные тапочки были проданы за 12000.
Харриет замечательна ещё и тем, что совсем недавно создала коллекцию фотопортретов пожилых женщин. Она задалась целью показать старость прекрасной! В числе отобранных фотографий был и портрет моей матери. В конце 80-х, когда я уезжал, мы прощались навсегда. Но мама пережила советскую империю и умерла совсем недавно в Москве в возрасте 102-х лет. Почему-то теперь, когда думаю о ней, вспоминается, что она никогда не летала на самолёте.
Ещё один собиратель, Митя Боски, был моим приятелем. В Салоне, как я называл его квартиру в Челси, висят замечательные работы русских художников, в том числе Шагала. Занимаясь бизнесом, он покупал картины, посещал выставки. Без предметов искусства он не мыслил свою жизнь. Уверен, он хорошо разбирается в том, что собирает. Но время для расспросов о его приобретениях прошло.
Москва, Лубянка, далее везде
Начну эту главу с ощущений, которые вызывает у меня Москва. Город, в котором я родился, где прожил 50 лет, откуда уехал с энтузиазмом и в который сегодня приезжаю с опаской. Я вполне мог бы подписаться под строками одного из очерков о Никите Дмитриевиче, который он мне показал: «Страшный город, страшный. Бежать скорей отсюда, пока дверь опять не захлопнется и не останется он замурованным здесь навеки. Never! Under no circumstances he would go back to Russia…»