Кристиан кивнул.
- Несколько умерли, пересекая эту местность. Мы стараемся хоть как-то контролировать ситуацию. Но люди проникают сюда незаметно. Целая семья спала в этой хижине, когда мы пришли, чтобы начать перестройку.
- Уверен, отцы позаботились о них.
- Мы стараемся. Чаю?
- Да, спасибо.
Кингсли взял чашку у Кристиана, который сидел напротив него возле камина.
- Ах, вот и французский. У тебя еще есть акцент, но я соскучился по языку.
- Я никогда не потеряю акцент. Он помогает мне оплачивать счета.
Кристиан снова улыбнулся.
- Ты был прав. Я действительно не хочу знать, в каком ты бизнесе. Уверен, ты держишь его подальше от ваших отношений с отцом Стернсом.
Кингсли приподнял бровь. Его губы дрогнули от усилий сдержать улыбку.
- Bien sûr.
Они попивали чай у камина, как два английских джентльмена, не считая того, что один был иезуитским священником, а другой - французским грешником.
- Могу я спросить, что привело вас сюда? - спросил Кристиан, изучая Кинга поверх края своей чашки.
- Призраки прошлого.
Кингсли перевел взгляд на холодный камин и еще раз обдумал свои слова. Именно Кристиан сделал тот снимок, который отправили ему и Сорену. Возможно, он что-то знал.
- Поскольку ты теперь священник, я могу верить, что все, что я скажу останется только между нами.
Возможно, если бы он сказал немного правды, Кристиан открыл бы даже больше.
- Ты можешь сказать мне что угодно. Для меня большая честь услышать твою исповедь.
- Только не отпускай мне мои грехи, s’il vous plaît. Я буду скучать по ним, а они - по мне.
- Даю слово. А теперь скажи... кто же тот призрак, который привел тебя сюда после стольких лет?
- Хотел бы я знать, mon frère. Mon père. - Кингсли подмигнул Кристиану. - Ты помнишь фотографии, на которых были запечатлены все мы?
Кристиан нахмурился, его глаза расширились от воспоминаний.
- Да, конечно. Мне же подарили камеру на Рождество. Думал, что проведу всю свою жизнь, делая обложки для National Geographic.
- С животными, конечно же. Не женщинами-аборигенами?
Кингсли удивленно приподнял бровь и Кристиан слегка покраснел.
- Я бы отправился туда, куда они послали меня. Да, я помню эти фотографии. Я пытался взять такой ракурс, чтобы в кадр попали все.
- Ты сделал один снимок со мной и отцом Стернсом. После уроков. Я помогал ему проверять контрольные работы его учеников по французскому.
- Я не помню подробностей. Мы были в библиотеке?
- В часовне.
Кингсли помнил каждую деталь того дня. Он и Сорен подрались в эрмитаже. Сильно подрались, как они имели обыкновение делать. Юный Кинг был бурным, страстным, и по больше части отчаянным с Сореном, так, он получал от него больше ласки. Сорен, тогда, как и сейчас, был холоден, спокоен, рассудителен... а его безмятежное выражение лица приводило Кинга в еще большую ярость. Кингсли подстрекал Сорена, отчаянно нуждаясь в любой реакции от него. Наконец, он получил ее. Сорен бросил его на койку и привязал его запястья к металлической раме. В течение получаса, он трахал его в полной тишине и без всякой пощады, одной рукой зажимая рот Кингсли, чтобы заглушить его стоны, и другой рукой обхватывая шею, чтобы удержать его на месте. После секса, ноги Кингсли тряслись от подавляющей силы оргазма, что Сорен выжал из его тела.