- Так что же тогда?
- Цель, которую они преследуют, может быть больше, нежели разрушение карьеры, mon père. Это, прости мой французский, мозготрах. Который, как известно во всей Преисподней, твоя фишка. Кто-то делает с тобой то, что ты делаешь с другими.
- И ты веришь, что это кто-то, с кем мы ходили в школу?
- Должно быть. Кто еще мог знать о нас? О нашей фотографии, сделанной Кристианом?
- У Элеонор есть копия.
- Ты думаешь, Элеонор стоит за всем этим?
- Конечно, нет.
- Тогда кто?
Сорен выдохнул через нос, покачал головой с явной досадой и повернулся, уставившись в окно. Несмотря на то, что он знал, что был в такой же опасности, как и Сорен, Кингсли не мог не посмаковать извращенное удовольствие от бессилия Сорена в этой ситуации. Независимо от того, что случалось в их мире, Сорен всегда держал это под контролем. В любой ситуации, которая возникала, он всегда имел эрудицию, ответы и силу духа, чтобы справиться с этим. Когда садист в 8-м Круге отбивался от рук, Сорен ставил его на место. Когда молодой сабмиссив переставал быть в состоянии отличать, реальность внешнего мира от фантазии сцены, Сорен вправлял ему мозги. Независимо от того, какая драма постигала их мир, Сорен справлялся с ней. Он справлялся с драмами, он справлялся с Преисподней, и он даже справлялся с Норой Сатерлин, единственной женщиной, с которой ни Кингсли, ни любой другой мужчина на земле не мог справиться. Но Сорен, казалось, не мог справиться с этим.
- Кингсли, - начал он, и встретил его взгляд. – Как ты думаешь, кто это?
Кинг мог только пожать плечами.
- Je ne sais pas. Не могу себе представить. Но думаю, в словах Кристиана есть смысл. Мы были так зациклены друг на друге, и не замечали, что были единственными в школе, кто не был влюблен в мою сестру.
- Она была красивой девушкой.
- И единственной девушкой в радиусе пятидесяти миль. Женщин никогда не пускали на военные и пиратские корабли именно по этой причине. Единственная женщина среди мужчин означает бедствие.
- Бедствие – мягко сказано. - Сорен поднял руку ко лбу и оперся локтем на подоконник. - Это было катастрофой. Все это.
Кингсли ощетинился на подтекст сказанного.
- Все это? Я думаю, это несколько преувеличенно. То, что было у нас тобой, разрушено…
- То, что было у нас с тобой, было тем, из-за чего Бог не хотел иметь ничего общего с нами.
Слова Сорена прошили Кингсли, словно пули.
- Я отказываюсь верить, что ты так думаешь.
Кинг обратил на него пристальный взгляд.
- Это были твои слова, Кингсли, после нашей второй ночи вместе. Это то, что ты сказал, когда мы стояли на скале над скитом. Ты тот, кто это сказал, и я цитирую: “Господь точно не хочет иметь с нами ничего общего”. Ты, а не я.