И рассказала деду всё.
С самого начала: как шла с работы, размахивая полосатым пакетом с пластмассовыми ручками. Как переходила дорогу и все думала, чего бы такого приготовить на ужин. Как отвлеклась от дум, когда совсем близко заскрипели покрышки, и кто-то невероятно сильный, быстрым рывком затащил меня в нутро хлипкого микроавтобуса.
Пересказывая, я наяву вернулась в тот день, но за давностью произошедшего, сумела отстраненно пронаблюдать за собой со стороны — без лишних слез. Вспомнила, как обливалась потом от страха, как пыталась языком вытолкнуть наружу кислый, воняющий блевотиной, кляп. Как непрестанно молилась, и едва не обмочилась от ужаса, пока микроавтобус трясся на многочисленных ухабах.
Я рассказала деду об унижении и насилии, не вдаваясь в порнографические подробности — что делали два придурка с двадцатидвухлетней, весьма симпатичной девицей, было абсолютно понятно.
Поведала и о чудесном спасении, только тот поцелуй на поляне оставила только себе.
Когда пришел черед Вадима взойти на подмостки былой пьесы и явить участь в той занимательной истории, дед явственно заскрипел зубами, но это не сбило меня с толку.
Я припомнила помощь Маринки, работу дворника, те тихие утренние часы, и на этом моменте старик заулыбался, что сделало его лицо на десяток лет моложе.
Рассказала о переезде, о новой работе на золотой жиле и раскрывшемся таланте гения-математика в урожденном гуманитарии. Описывая встречу со Счастливчиком, заметила, что дед затаил дыхание и даже прикусил губу. Он оказался идеальным слушателем.
Под конец монолога в горле пересохло, а на душе ощутимо полегчало. Как много, оказывается, значит выговориться, как приятно смотреть в глаза друга и видеть в них собственную, когда-то пережитую боль.
Чай остыл, но я допила его одним глотком. Дед долго молчал, а я его не торопила. Расскажи кто мне такую историю, тоже долго собиралась бы с силами для ответа.
Маэстро зевнул шумно, вывалив розовый язык, а потом резко клацнул челюстью. Скорость и сила сцепления позволяли псу с легкостью перекусить стальной блин пополам. Что будет с плотью, если она попадет Маэстро в рот, думать не хотелось.
— Злата, — порадовал голосом, дед. — Я тоже много чего за жизнь натворил такого, в чем не признаюсь даже перед смертью на исповеди. Поверь старику, те идиоты, и твой чертов бывший муж, они будут наказаны самой судьбой. Больше того, они поймут, за что именно расплачиваются. Ты молодая, красивая девчушка, ты непременно будешь счастлива. Скажи мне, стоит ли ломать судьбу? — он наклонился ко мне, навалившись грудью на столешницу.