Когда же выходила на улицу, солнце уже набирало обороты и обыденно-размеренно плыло по небу.
Из часа в час, изо дня в день.
Я топала к остановке, глядя под ноги, хмурилась и распихивала людишек локтями, силясь занять в транспорте более-менее удобное положение. За годы поездок мне оттаптывали ноги, щипали за бока, отрывали пуговицы, мяли доклады, пачкали одежду, и я злилась, бурчала, что университет находится так далеко от дома, что нет своего транспорта, что приходится ездить в час-пик.
Глупая, кто бы мне сказал тогда — оглянись, солнце светит!
Только теперь, сожрав целую кучу гнуса, я поняла — это было лучшее время: благодатное, беззаботное. Там я еще могла улыбаться — лучисто, а смеяться заливисто, задорно.
Это была такая пора, когда кажется, что перед тобой — да что там, у самых ног лежит весь мир с его возможностями и открытыми настежь дверьми. И не случится ничего плохого, просто не может случиться! Ужасное происходит где-то далеко, в чужих домах, на незнакомых улицах, но не здесь — не с тобой.
Это было время наивности и юношеского максимализма. Я бы отдала все деньги, лишь бы туда вернуться. Вдохнуть неиспачканный предательством воздух, пройтись по спокойным улицам в умиротворенные предрассветные часы.
А еще… если бы удалось позаимствовать машину времени, вот бы вернуться в детство!
Заглянуть бы одним глазком, пережить снова один из былых деньков — да хоть тот, когда родители подарили мне первого питомца.
Это произошло задолго до студенческих будней — мне было около девяти лет.
Помню, что рисовала мультфильм. Да, не ленясь и не спеша, сцену за сценой, живописала «Кота в сапогах». Переводя пожелтевшие листы и высунув язык от усердия, я выводила карандашом рыжего, зеленоглазого котяру в залихватски заломленной шляпе с торчавшим белым пером, когда на кухню заглянул папа.
Помню, что он был в куртке — стояла зима, но дома было натоплено, жарко. Я сидела в футболке и колготках — домашних, с огромной латкой на пятке, и удивилась, что войдя на кухню, папа не снял верхней одежды.
— Дочечка, — позвал отец, и я подняла на него расфокусированный взгляд. — Я кое-что тебе принес.
— Что принес? — рисунки наскучили враз. Я обожала подарки.
Папа рассмеялся, из уголков его зеленых глаз разбежались лучистые морщинки.
— Точнее сказать кого. Смотри, — он распахнул куртку, полы стремительно разошлись, и из-за пазухи показалась остроносая мордочка с черными, влажными глазами.
— Тяф! Тяф-тяф! — увидев меня, пес залаял, а я завизжала и принялась бегать вокруг отца.
— Папа, кто это? Он останется с нами?