— Конечно, он твой. Кажется, эта порода называется карликовый пинчер, — говорил отец, но я, если честно, уже слушала вполуха, потому что игралась с малюсеньким псом.
Шерстка у него была песочного цвета, а на спине имелась более темная, почти черная полоса. Уши огромные, торчком, а мордочка треугольная. Он был до невозможного смешным, и я назвала его Басиком.
Мы жили в частном секторе, и животных во дворе было много — и другие собаки, и коты, но отчетливо запомнился именно Басик, а еще старый и мудрый, угольно-черный кот Васька. Помню, что как-то дверью прищемила Ваське хвост, а потом рыдала, вымаливая прощение — так мне было его жалко. Помню, он смотрел на меня своими неземными глазами, с узкими лезвиями зрачков, и нервно постукивал по ковру поврежденной конечностью. Когда же я стала подвывать и захлебываться — так отчаянно мне хотелось Васькиного прощения, он таки ткнулся мордой в мое мокрое от слез лицо.
Потом, годы спустя он ушел из дома — умирать, как сказала баба Надя, которой я пожаловалась на одиночество. И снова я рыдала, мечтая, чтобы кот вернулся…
Жаль, что машины времени у меня все же нет.
Есть воспоминания — вот такие, бессвязные и отрывчатые, но драгоценные, как истинные жемчужины. И достаю я их редко, в основном после ночных кошмаров. Осторожно рассматриваю, бережно перебираю, потому что боюсь испортить или потерять. Вдоволь погрустив, а чаще всего — поплакав, я прячу их обратно на задворки памяти, в лелеемый сундучок с надписью: «Детство, где папа и мама еще живы».
Понемногу справившись с ознобом от ночного кошмара, я попивала терпкий кофе, и смогла забить кислый привкус досады, появившийся после дурного сна, на пряный, приятный.
Никуда не делась горечь от пережитого в старой кибитке, но я смогла собраться, сумела вышвырнуть из сознания желание броситься с двенадцатого этажа головой вниз.
Я знала, что через некоторое время снова приснится эта жуть, а в подкожной капсуле снова соберется гной, опять образуется нарыв. И снова я буду вычищать квартиру до блеска, обжигаться кофе и сожалеть об упущенных возможностях. Может, снова пойду мести заснеженные улицы, спасать бродячих котов от бешеных собак, но я вскрою свой нарыв сама.
Вымету из головы навязчивый бред о глотке коньяка, горячей ванне и острой бритве. Я вспорю свою боль раскаленным скальпелем — без чьей-либо помощи. Справлюсь. Забью голову чем угодно — предположительным месторождением новой золотой жилы, куплю деду на стрельбище новое оборудование или перееду жить на Аляску, но я отвлекусь, забудусь.