Мне нравились его волосы, росшие как попало. Улыбка, возникавшая ниоткуда и исчезавшая туда же. Что он высокий и в моих снах я смотрю на него снизу вверх. Ужасно нравились его футболки. Когда он пригласил меня на свидание, на нем была футболка с псом, выгуливающим человека на поводке. И еще: пространство вокруг него всегда было закрыто. Типа туда надо очередь отстоять, чтобы попасть. Другие девчонки пытались, я видела, но невидимый охранник их так и не пропустил.
Да что уж теперь. Вечер не удался, потому что я нечаянно сломала ему нос, после того как он положил руку мне на задницу.
Папа тогда еще жил в доме, и перед свиданием и поведала ему, как представляю наш разговор. «Может, обсудим «Убить пересмешника», мы сейчас в школе проходим. А может, поговорим о художнике Ротко — миссис Джей показывала его работы».
«Похоже, намечается романтический вечер, — одобрил папа. — Как когда-то у нас с мамой. Она штудировала серьезную прозу, а я — комедии, но мы нашли компромисс: выбрали фильм Вуди Аллена. Фильм я, по правде сказать, забыл, а как от нее сладко пахло зеленым чаем — помню».
Папина история не выходила у меня из головы, когда я заявилась в ночное кафе «Барриз», любимое пристанище «сачков». Суперразговора, однако, не получилось. За нашим столиком царил звуковой вакуум: астронавты, те, пожалуй, оценили бы. Наконец мы двинулись в кино. По дороге я завела-таки разговор про «Убить пересмешника», и тогда он перешел на звуковой вакуум в квадрате и положил руку мне на задницу.
— Ч-черт, — завопил он, когда я с размаху заехала ему локтем в лицо. — Черт, ты же мне нос сломала!
— Нечего было меня лапать. На первом свидании так не поступают! Аттикус Финч никогда бы так не сделал!
— Ты пошла со мной, хотя встречаешься с другим парнем? — продолжал вопить он.
— Нет!
— А кто тогда Аттикус Финч? — Герой книги, которую мы проходим в школе!
― Ты толкуешь про книги? Когда я залил кровью пол-улицы? Черт. Черт!
― И не чертыхайся тут при мне.
Надо и впрямь быть последней идиоткой, чтобы говорить про книги, когда кровь заливала ему рубашку — между прочим, по моей вине, — но все мои планы рухнули, а вида крови я не выношу, и меня жгла обида, что он оказался жалким любителем потискать, так что я развернулась и не оглядываясь побежала домой.
Мама взглянула на меня и скомандовала: «К раковине, живо!» Она придерживала мои волосы, пока меня выворачивало наизнанку. Я не призналась, что сломала ему нос; сообщила только, что он не тот, кем казался. Мама погладила меня по голове, утешая: «Бывают и такие. Бывает, что от них тошнит».