Лунное граффити (Кроули) - страница 49
Задание пятое
Поэзия 101
Учащийся: Леопольд Грин
Тиканье
Изнутри он опутан железной
сеткой
За которой пес
А за псом ворье
За ворьем
Конвой плохих снов
А за снами
Если пройдешь сквозь них
То что в нем тикает
Тик, тик, тик
Мы с Эдом бродим среди вагонов по миру, который придумал Тень. А я и не подозревала, что есть такой мир. Я представляю, как он приходит сюда один и рисует в отсветах фонарей с соседней улицы, — и еще сильнее хочу его найти. Временами мне кажется, что он здесь, потому что в темноте Эд похож на тень, отброшенную кем-то другим.
Я рассказываю Эду то, что хотела бы рассказать Тени. Рассказываю про «Паруса воспоминаний» — мой проект для поступления в университет. Там много всего о маме и папе до того, как в их жизни возник непонятный сарай.
В бутылке номер два плавает глиняная рыбка. Она маленькая и пролезает в горлышко: не делать же складных рыбок. Она угодила в воспоминания из наших частых походов в национальном парке Уилсонз-Промонтори. Мама делала вид, что готовит рыбешек, пойманных папой, но из такой мелочи ничего бы не вышло, и она покупала обычные порции рыбы с картошкой в фаст-фуде, а за ужином мы втроем делали вид, что перед нами дары океана. Лучше всех притворялся папа, я так и не поняла, знал ли он правду.
В бутылке номер три ко дну из умного пластилина прилеплены страница маминой рукописи, крошечный сосудик из стекла и смешная реприза из папиного скетча. «Искусство важнее денег, Люси, — сказала мама, когда я примчалась с известием, что Ал берет меня в ученики. — Деньги мы как-нибудь найдем, не переживай».
Я рассказываю Эду про студию Ала и свисающие с потолка цветы. Я их тоже делала: вращала трубку, пока Ал тихонько дул в мундштук, и мы вместе смотрели, как из расплавленного стекла получаются лепестки.
Иногда я не хочу уходить из мастерской. Хочу остаться поближе к цветам, потому что льющийся сквозь них свет превращает студию в пастельное небо, а сарай, где живет папа, — убогая развалина. Папа заклеивает окна пластиковыми пакетами, чтоб дождь и насекомые не попали внутрь.
— Мой папаша тоже был фокусник, — говорит Эд с таким видом, словно это его не касается. — Сел в машину и испарился.
Мы бредем меж разрисованных вагонов все дальше и дальше, пока никакого дальше уже нет, есть только последняя картина. «Море расстроено», так назвал ее Поэт. И так же чувствую себя я, когда вижу по утрам папу выходящим из сарая в халате и тапочках с пакетом туалетных принадлежностей в руках.
— Ты когда-нибудь чувствуешь себя так? — спрашиваю. — Раздавленным?