Люси переводит взгляд со стены на мое ухо, и я теряюсь в догадках: поняла ли она, что там, на стене, я? Ведь это я, неужели не видно? Больше обо мне сказать нечего — парень на берегу ищет, как проплыть сквозь стену волн.
— Ну как?
Она снова смотрит на мое ухо.
— Знаешь, оно не насквозь проколото. Подожди, пока заживет, или доведи начатое до конца.
Я бегу глазами по новым дорогам — они совсем близко; я касаюсь ее дыханием, и она замирает. Застывает.
— Я за то, чтоб довести до конца, — говорю я, как полный идиот, но идиот или нет — не имеет никакого значения. Она подается ко мне, и я вот- вот ее поцелую. После всего я наконец-то ее поцелую. Мои губы уже почти... почти коснулись ее. И тут она мертвенно бледнеет, и я откатываюсь в сторону, потому что — сомнений нет — ее сейчас вывернет.
Дыханием Эд касается моей кожи, его взгляд прикован к веснушке на моей шее, и в нестерпимой ночной жаре мне чудится, что мы свисаем с неба — или с потолка. Раскачиваемся друг вокруг друга, не доставая до земли. Я не удивилась бы, если б от нашего соприкосновения раздался звон. Когда я прикладываю к его уху салфетку, по пальцам бежит огонь. Он спрашивает: «Ну как?» — и я говорю, что можно дать уху зажить, а можно довести начатое до конца. Он за то, чтоб довести до конца.
Его голос звучит так, словно я потрясающая девчонка, а не кромешная дура, но у его фразы может быть только одно — самое рискованное — завершение. Я ни в чем не уверена. Не уверена, имеет ли он в виду то, что, мне кажется, он имеет в виду. Не уверена, что адреналин тут ни при чем. Я даже не уверена, кто именно мне нравится: он или Тень. Может, и оба. Но точно не Малькольм Птах.
Я уже говорила, что под действием электричества девушки разумно не мыслят. В нашем случае если Эд — включенный тостер, то я — девушка, сующая в него нож. Я как раз собираюсь отреагировать — то ли спросить, что он имел в виду, то ли молча согласиться на поцелуй (к этому, по-моему, все идет), как вдруг перед глазами мелькает разбитый нос Малькольма, а через мгновение — как он глотает таракана, и — сомнений нет — меня сейчас стошнит.
Любой здравомыслящий человек согласится: когда парень хочет вас поцеловать, приступ тошноты не сулит ничего хорошего. Надо быть очень пылко влюбленным, чтоб не испытать отвращения. У меня нет уверенности в том, что Эд пылко влюблен. Изо всех сил пытаюсь не думать об окровавленном Малькольме — и в результате думаю только о нем.
— Это из-за малькольмовского носа. И из-за таракана, — торопливо говорю я, боясь, что Эд все не так истолкует. Только бы не решил, что меня тошнит от мысли о его поцелуе.