John Ball, priest of Saint Mary, greeteth well all manner of men and bids 'em in the name of the Trinity, Father and Son and Holy Ghost, stand manly together in truth, and helpeth truth, and truth shall help you. Now reigneith pride in price, and covetousness is held wise, and lechery without shame, and gluttony without blame. Envy reigneth with treason, and sloth is taken in great season. God make the reckoning, for now is time. Amen.
(Джон Болл, священник Святой Марии, сердечно приветствует всякого и просит во имя Святой Троицы, Отца, Сына и Святого Духа, мужественно держаться вместе и стоять за правду, и правда постоит за вас. Теперь в цене гордыня, и алчность считается мудростью, и распутство не ведает стыда, и чревоугодие не порицается. Всем правят зависть с вероломством, и праздность в большой моде. Помоги нам, Господи, ибо исполнился срок. Аминь.)
Английский стал языком протеста, заявив о своем праве быть услышанным и принятым во внимание в верхах. И в 1381 году верхи воспользовались им, чтобы подавить восстание тысяч его носителей.
Примерно в это время английский язык заменил французский в классных комнатах, и произошло это благодаря уроженцу Корнуолла Джону Тревизе. В 1387 году в Оксфорде он перевел с латыни «Полихроникон» Ранульфа Хигдена. Это была летопись времен от сотворения мира до 1352 года. Хигден рассматривает языковую ситуацию, сложившуюся перед первой эпидемией чумы, и приходит к выводу, который может заставить нас пересмотреть предположения, основанные на благотворном (для английского языка) влиянии смешанных англо-норманнских браков и двуязычии англо-норманнских отпрысков. По его мнению, с 1066 года английскому языку постоянно угрожала опасность. Хигден отмечал период упадка языка до эпидемии и объяснял это следующим образом (в переводе Тревизы): On ys for chyldern in scole agenes þe vsage and manere of al oþer nacions, buþ compelled for to leue here oune longage:
Одна [из причин] заключается в том, что дети в школе, вопреки обычаям и традициям других народов, вынуждены оставить собственный язык и обучаться и вести дела на французском. Это продолжается с тех пор, как норманны впервые ступили на берег Англии. К тому же дворянских детей с колыбели учат говорить по-французски, а простолюдины, желая походить на дворян, старательно обучаются говорить по-французски, чтобы о них складывалось более высокое мнение.
Точка зрения Хигдена куда более сурова, чем довольно легкомысленное мнение о том, что смешанные браки сохранят для родившихся от них детей родной язык в цитадели чужеземцев. Без сомнения, истина присутствует в обоих мнениях, однако мне по душе строгое замечание Хигдена и его напоминание о том, что означало завоевание и как оно повлияло не только на дворянское потомство, но и на народ в целом, не только на знатных младенцев в колыбели, но и на простолюдинов, осваивавших чужой язык в стремлении приблизиться к сильным мира сего.