– А он тоже завещал вам все свое имущество? – поинтересовался я.
– Нет, – покачал головой Антип. – Он сделал единовременный благотворительный взнос. Сумму назвать не могу, но она очень солидная, на порядок больше той, которой располагаете вы. И потом, Тимофей Бенедиктович, вот не хотел вам говорить, однако, скажу – у вас, как называют это в Болгарии, большая промоция, скидка на наши услуги и, по сути, особые условия. Нет-нет, не потому, что вы нам симпатичны, и ваша история вызвала у нас небывалое сочувствие. Это все есть, но главное – технологический режим, молодость Агнешки, значительная временная разница. Я вам уже рассказывал о нашей неудаче с сыном голливудского актера – так вот, кажется, мы поняли, в чем там была загвоздка. Ну что, сыграем на коду «I wished on the moon»?
Мы, конечно, погадали по луне, благо она сама заглядывала к нам в весьма объемное окно гостиной, и разбрелись, довольные друг другом.
Оставшись один, я вышел на террасу. Любопытная луна, удостоверившись, что у нас все в порядке, привязалась к морю, высвечивая и серебря неширокую полоску водной глади. Было тихо, бриз приносил неясно запах роз, и я вдруг ощутил какую-то легкость и смутную радость от предвкушения чего-то скорого, недалекого…
Вновь вспомнились давние времена, но царствовала там не Агнешка, а Лидия.
…Я ушел от нее под утро, то есть, сначала она ушла от меня, чтобы не вводить в подозрение Агнешку, а уж затем я, брошенный и оскорбленный, почувствовал себя столь тоскливо и одиноко в неостывшей еще от жара наших тел постели пана Гжегоша, что быстренько оделся, сунул в пакет розу, которая успела скукожиться от того бесстыдства, свидетельницей которого недавно была, и пустую бутылку, далее же, согласно инструкции, запер дверь, а ключ положил под коврик. Ни на входе, ни на выходе меня никто не остановил стандартным вопросом, а если бы даже и остановил, то ответ бы получил на pigin English, то есть, на том английском языке, на коем говорят в Нью-Йорке торговцы из Юго-Восточной Азии, и век воли не видать, если бы кто-нибудь из этой речи что-нибудь понял! Хотя, коли быть до конца откровенным, не только тоска гнала меня из уютного номера, вдоль одной из стен которого стояла батарея бутылок французского шампанского уже упомянутой вдовы, но и опасение того, что хозяин может вернуться нежданно и взять меня в прямом смысле тепленьким.
Одетая только в нитку жемчуга, Лидия была прекрасна. Я не слыл записным ловеласом, и в женском вопросе всегда придерживался ленинского принципа: «Лучше меньше, да лучше!», и Лидия еще раз подтвердила, что мы с Владимиром Ильичем были правы. Если я скажу, что чистого секса в ней было процентов на сорок (заранее приношу извинение за бухгалтерский стиль), а на шестьдесят процентов – ш а р м а, о котором вскользь упоминал Виталик, то, боюсь, многие мои соотечественники меня не поймут – было бы, мол, из-за чего кукарекать… И все же никакие камасутры не заменят особой грации в повороте головы, пластичности в смене выражения лица – от холодной надменности до едва ли не беспамятства с диким торжеством в безумных глазах, легкости улыбки и очарования от того, лишь чутким ухом уловимого акцента, который делает русскую речь еще мелодичней и благозвучней.