Я обернулся и увидел четырех национальных гвардейцев с трехцветными кокардами на треуголках, с саблями наголо и пистолетами в руках. Всадники мчались во весь опор прямо на меня, но в нескольких шагах от моста они резко осадили коней.
— Гражданин патриот, — обратился ко мне один из них, — скажи, не встретил ли ты здесь пастуха со стадом овец?
— Нет, — ответил я не раздумывая.
— Жалко, — сказал гвардеец. — Если бы ты указал дорогу, по которой пошло стадо, это была бы огромная услуга родине: этот пастух — смертельный враг революции!
Черт возьми! Зачем я сказал «нет»? Теперь я горячо сожалел об этом. Я сделал попытку с честью выйти из затруднения:
— Я не видел никакого пастуха, но припоминаю, что слышал звон бубенчиков в том направлении, за ивняком.
— Это был он! — воскликнул один гвардеец, и все четверо, круто повернув коней, помчались галопом по тропинке, по которой только что прошел старый пастух.
Я растерянно глядел им вслед, не зная, хорошо или дурно я поступил. Чем дальше я думал о происшедшем, тем больше приходил в смущение.
Уже близился вечер; солнце повисло над вершинами цепи холмов на горизонте. Отдохнувшие федераты группами подходили к мосту. Отряд должен был скоро выступить в поход.
Я не спускал глаз с ивовой рощи, в которой скрылись пастух и его преследователи. Мне казалось, что я слышу доносящиеся оттуда крики, возгласы, звон бубенчиков.
Слух не обманул меня: из рощи показались сначала красные султаны гвардейских треуголок, а затем и сами гвардейцы, окружившие старого пастуха.
Подъезжая к мосту, гвардейцы отсалютовали батальону саблями и крикнули:
— Да здравствует нация!
Федераты окружили их тесным кольцом.
— Что сделал этот человек? — спросил капитан Гарнье.
— Это предатель и изменник, — ответил один гвардеец. — Он предал революцию и изменил родине.
— Смерть ему, и да здравствует нация! — закричали федераты.
Каждый наперебой спешил внести свое предложение.
— Судить его на месте! Пусть попробует вкус марсельских слив.
— На изменника не стоит тратить порох! Хватит с него веревки.
— В реку его!
В то время как все спорили и шумели, старый пастух вдруг смертельно побледнел, пошатнулся и упал.
С помощью двух других федератов, которым, как и мне, стало жалко несчастного старика, я усадил его на настил моста, прислонив спиной к перилам. Покамест гвардейцы обсуждали, как доставить арестованного в город, если он не сможет или не захочет идти пешком, я живо достал свою фляжку с водкой и влил ему в рот два глотка.
Крепкий напиток вернул краску бледным щекам старика. Он открыл глаза и, увидев меня, тихо сказал: