Мы пришли рано, но я не знал, куда еще пойти. Мы с Петросом сидели на ступенях церкви и пытались позвонить на мобильный Симону, однако он не отвечал. Если телефон включен, к вечеру сядет аккумулятор. Если выключен, то Симон сделал свой выбор. Его молчание стало абсолютным.
– Я домой хочу, – сказал Петрос.
Домой. Где он, дом?
Я посадил его к себе на колени и сказал:
– Петрос, прости меня.
Он кивнул.
– Будет трудно, – сказал я ему. – Но мы прорвемся.
Открытие Уго наверняка фигурирует в деле, начатом против Симона. Все православные священники, которых он пригласил на выставку, придут в ужас и ярость, и самое большое унижение выпадет моему брату. Незаконченные выставочные залы наводили на мысль, что Уго убили для того, чтобы не дать тайне вскрыться. Угрозы, которые получили я и Майкл, тоже несли в себе отголоски этого плана.
«Скажи нам, что прятал Ногара».
Меня обуревали странные чувства. Одолевали мысли о Моне. Наваливалась боль потери – хотя никакой видимой причины на то не было. Переживание потери жены словно переросло в страх потерять брата.
– Монсеньор Миньятто нам поможет, – сказал я. – Пойдем найдем его.
– А мы можем вместо него найти Симона? – выдвинул Петрос встречное предложение.
– Петрос, давай попробуем завтра.
Он покатал мяч перед собой по булыжной мостовой и попробовал выполнить свою марсельскую рулетку, финт, который должен был помочь ему отработать Симон.
– Ладно, – сказал он, раз за разом повторяя прием. – Давай завтра, – повторил он.
В его голосе угадывалось разочарование. Но лишь угадывалось. Жизнь научила этого малыша не огорчаться крушению надежд.
Когда мы дошли до дома номер сто сорок девять, Петрос нажал кнопку, домофон, зажужжав, впустил нас, и мы поднялись на верхний этаж.
– Вы слишком рано, святой отец, – начал Миньятто.
Но потом увидел идущего следом за мной Петроса и с едва заметной заминкой добавил:
– Но прошу вас, входите.
Приемной служила комната в его небольшой квартире. Каноническим правом денег не заработать, и люди в положении Миньятто часто подрабатывали профессорами понтификальных университетов или редакторами церковных журналов, с гор достью занимая свое место в священническом среднем классе.
Кабинет оказался скромным, но красивым. Восточный ковер, хотя и начал протираться, являл следы былой элегантности. Атмосферу по большей части создавали полки с юридическими текстами. Столик из каповой древесины с ножками рококо, стоявший рядом с письменным столом Миньятто, вполне мог оказаться честным антиквариатом. Небольшую столешницу украшала непременная фотография Миньятто с Иоанном Павлом. Оба выглядели намного моложе, чем сейчас.