Петрос страшно мне обрадовался. Он захлопал в ладоши от ликования, словно терпеливо прождал весь этот день, как зритель – пятиактную пьесу, чтобы увидеть, как на сцене появится его любимый актер. Я хорошо научился скрывать от не го тяжелые чувства. Когда он захлопал, я поклонился. На лице у брата Самуэля читалось облегчение. Одиннадцать часов в компании пятилетнего мальчика – мученический подвиг для мужчины его возраста. Через час, когда я уйду на выставку, ему предстояло снова получить на руки Петроса, но даже мученик заслуживает передышки.
– Целый день спрашивал, когда вы вернетесь, – шепотом поведал мне Самуэль. – Говорит, что теперь он встречается с мамой!
Самуэль улыбнулся. Но улыбка погасла, когда он увидел выражение моего лица.
– Петрос, – сказал я, – пожалуйста, скажи спасибо брату Самуэлю, и пойдем домой.
Петрос ликующе вскинул кулачок в воздух и подмигнул Самуэлю, а тот жалобно посмотрел на меня, словно говоря: «Неужели вы лишите его этого?»
Как только мы вошли в квартиру, я поймал себя на том, что уже смотрю на часы. Не сказав ни слова, Петрос ни с того ни с сего начал убирать свою комнату и складывать игрушки в кучу. Выложил на раковину щетку и пасту. Нашел «Пиноккио» и раскрыл на странице, которую читала ему Мона. Я должен был это остановить.
– Петрос, – сказал я, – иди сюда. Мне надо тебе кое-что сказать.
Он вскочил на стул, потом спрыгнул с него, забрал с базы телефонную трубку, положил ее на стол перед собой. Сел на стул и стал ждать.
– Сегодня мы не сможем позвонить маме, – сказал я.
Он перестал вертеть головой.
– Когда я обещал тебе, что мы ей позвоним, я забыл, что сегодня вечером мне надо быть в одном важном месте.
Его глаза затуманились. И покраснели по краям. Сейчас прольются слезы.
– Нет! – крикнул он.
– Прости.
– Ты врун!
– Обещаю, мы ей завтра позвоним, и…
– Не-е-ет, ты обещал – сегодня!
– Сегодня никак нельзя.
Он всхлипнул, и слезы хлынули потоком.
Скоро все пройдет. Как и всякий детский плач. В этом пятилетнем мальчугане жила взрослая душа, понимавшая, что такое компромисс, и не удивлявшаяся разочарованиям.
– Давай лучше придумаем, чем таким интересным вы займетесь с братом Самуэлем, – сказал я. – Что ты предлагаешь?
Я не сомневался, что мы сторгуемся. Мороженое? Разрешение лечь спать попозже? Или – посмотреть фильм?
Но сегодня он все отверг.
– Не хочу! Я хочу, чтобы пришла мама!
Может быть, я недооценил ситуацию. Может быть, сейчас – не тот случай, что всегда. Я достал бумажник и пересчитал банкноты. На соседнем с Ватиканом холме был парк с залом видеоигр, кукольным театром, аттракционами. Если я не прекращу этот плач, то скажу что-нибудь такое, о чем потом пожалею. Что-то из того, что вертелось на языке.