– Где был ваш брат, когда это произошло? – спросил Фальконе.
– Симон услышал выстрел и немедленно прибежал. Он встал на колени, пытался привести доктора Ногару в чувство, но было слишком поздно.
Последнюю деталь я не сочинял. Думаю, именно так объяснялась грязь на сутане Симона.
– Я не знал, что делать, – продолжал я. – Умолял его помочь мне.
Архиепископ поднял взгляд от бумаг.
– Ваше преосвященство, – сказал я, – мой брат готов сделать для меня все, что угодно.
Иоанн Павел вдруг вздрогнул и накренился на сторону, словно последние слова нанесли ему удар. Новак поднялся, чтобы помочь ему.
Но Фальконе не спускал с меня глаз.
– Что именно сделал для вас брат? – тихим, едва слышным голосом спросил он.
Не знал он, что с этого момента моя история безупречна.
– Он избавился от бумажника и часов, а я – от пистолета.
– Чья была идея создать видимость ограбления?
– Моя. Какова была идея моего брата, я узнал лишь позже.
Фальконе выжидал время для атаки. Но возможности не предоставлялось.
– Последнее, что он мне сказал, – садиться в свою машину и уезжать. Ехать вниз и ждать, пока все уйдут со встречи. Затем позвонить моему другу Гвидо и сказать, что я только приехал из Рима. Симону надо было возвращаться в зал, но мы договорились потом встретиться в саду.
– Нет никаких доказательств, что ваш брат вернулся на встречу, – сказал Фальконе.
Он еще не знал, что это кульминация моей истории.
– Симон солгал мне, – ответил я. – Он не собирался возвращаться.
Фальконе удивился.
Но архиепископ Новак все понял. Он размышлял как священник. Он наверняка понимал, что вот наконец и причина молчания моего брата. Причина – я.
Его печальные славянские глаза изучали меня без отвращения и без сочувствия. В них отражалось лишь характерное для уроженца Центральной Европы понимание страдания, знакомого не понаслышке. Он машинально приводил в порядок бумаги на столе своего патрона.
Фальконе, однако, не удовлетворился услышанным.
– Что вы сделали с пистолетом? – спросил он.
Я ликовал, как змей-искуситель. Достав из-под сутаны полиэтиленовый мешок, я продемонстрировал пистолетный ящик. Доказательство, которое заставляло любые сомнения умолкнуть.
Фальконе внимательно смотрел на ящик, и выражение его глаз медленно менялось. Все кусочки мозаики наконец складывались воедино. Единственный тревоживший его факт был предъявлен.
– Ваш брат покрывал вас? – спросил инспектор без тени эмоции.
Но прежде чем я успел ответить, он внезапно повернул голову. Жандарм встревожился, заметив что-то краем глаза.
И тогда я тоже увидел.
Его святейшество пошевелился. Его правая – здоровая – рука поднялась в воздух, подзывая архиепископа Новака.