– Вы сами не знаете, о чем говорите, – бесцветным голосом ответил Симон.
Симон потянул защелку. Ящик не открывался.
Симона словно парализовало. Он глянул на меня так, словно мы с Фальконе в сговоре.
Старый шеф полиции осмотрел ящик со всех сторон и, впервые отвернувшись от Симона, обратился к Иоанну Павлу:
– Ваше святейшество, одна из причин, по которой швейцарские гвардейцы рекомендуют эту модель пистолетного ящика, – в том, что шифр на нем устанавливает производитель и сменить его нельзя.
Он продемонстрировал листок бумаги.
– Я только что позвонил на фабрику. Один, шестнадцать, восемнадцать – неверный шифр.
Сверяясь с бумажкой, он по одной набрал цифры. Замок со щелчком открылся. Я ахнул.
– Святой отец, – сказал Фальконе, – я все понял по вашим глазам.
– Что поняли, инспектор? – проговорил архиепископ Новак. – Что все это значит?
Фальконе, как завороженный, разглядывал ящик.
– На правой руке доктора Ногары обнаружены пороховые следы, – мрачно сказал полицейский, описав пальцем по крышке форму пистолета. – Это рука, которой он обычно стрелял.
Его голос все сказал мне.
Выражение лица Симона – подтвердило.
Симон… – выдавил я.
Тот не ответил, устремив невидящий взгляд на ящик.
Новак, прищурившись, глядел на меня и пытался сопоставить мое признание с демонстрацией Фальконе.
Но я наконец все понял. И испытал такое безмерное облегчение, что поначалу не почувствовал всего трагизма подлинных обстоятельств гибели Уго.
– Единственный человек, знавший код, – сказал Фальконе, – был доктор Ногара. Он и открыл ящик.
Симон ничего не ответил. Он собрался молчать до последнего.
– Но чтобы проникнуть в собственную машину, ему не потребовалось бы разбивать стекло, – сказал Фальконе. – Так что же произошло, святой отец?
Но ответил Миньятто.
– Видеонаблюдение… – прошептал он.
Те две минуты между появлением Уго и появлением Симона. Когда я добрался до Кастель-Гандольфо, Симон первым делом сообщил:
«Он звонил мне. Я знал, что он в беде. Прибежал сразу как смог».
– И все-таки, зачем вы разбили стекло его машины? – повторил Фальконе.
Теперь объяснялась последовательность звуков, которую услышал на записи Миньятто. Сперва выстрел. И только потом – звон разбитого стекла.
Симон продолжал молчать. Но ему и не нужно было говорить.
– Потому что в машине был пистолетный ящик, – сказал я.
– Но Ногара к тому времени уже открыл ящик, – возразил укрепитель правосудия. – Он был пуст.
Но он не был пуст. Симон не стал бы запирать ящик, который не смог бы потом открыть. Ящик требовалось запереть до того, как брат до него добрался.