– Ногара положил туда манускрипт, – сказал я.
В ту ночь шел ливень. Уго хотел уберечь Диатессарон.
– Как ты узнал? – вполголоса спросил я у брата.
Симон не стал бы прятать пистолетный ящик, если бы не знал, что в нем. А значит, Уго ему рассказал.
Брат молчал. Но я снова вспомнил те две минуты, что отделяли его от Уго.
– Ты догнал его раньше, чем он умер? – спросил я.
Симон поднял руку, чтобы я замолчал. Потом его большой и указательный палец свелись вместе, пока не сошлись почти полностью. Почти. И через этот узкий промежуток на меня смотрели бездонные глаза Симона.
Я стоял, онемев. Если бы только его гигантские шаги оказались еще чуть пошире. Чуть быстрее. Я мысленно видел Симона, которому едва исполнилось пятнадцать лет, – который стоит на узком балконе собора Святого Петра и протягивает руки, чтобы не дать незнакомцу прыгнуть. Так ли все произошло на этот раз? Каковы были последние слова, сказанные Симоном другу, чью жизнь, как ему казалось, он уже спас?
Но даже намека на объяснение не слетело с губ моего брата. В комнате воцарилась тишина. Наконец архиепископ Новак еле слышно заговорил. В руках он держал заметки к выступлению Уго.
– Почему вы скрывали это от нас? – спросил он. – Вы оба?
Я посмотрел на Симона. Он не хотел встречаться глазами с Новаком, но не мог оказать ему неуважение, продолжая отворачиваться. У него напряглись мышцы шеи, раздувались ноздри.
– Зачем было это прятать? – повторил архиепископ.
Даже сейчас Симон не проронил ни слова. Но заговорил другой голос, слабый и еле слышный. Он с трудом выжал вопрос, и в комнате установилась абсолютная тишина.
– Зачем этот… несчастный человек… – проговорил Иоанн Павел, – лишил себя жизни?
Величайшим преступлением Иуды было самоубийство. Еще совсем недавно самоубийцам отказывали в погребении по церковному обряду. Не выделяли участков на кладбище. Но не из-за стыда Симон скрывал правду.
– Ответьте мне! – с усилием проговорил Иоанн Павел, стукнув кулаком.
Симон не выдержал. Завеса молчания наконец упала.
– Ваше святейшество, – сказал он, – Уго не знал, какое значение имеет для вас эта выставка, пока не увидел патриархов в Кастель-Гандольфо.
Иоанн Павел нахмурился.
– Разве вы не сообщили доктору Ногаре, что ему предстоит выступить перед православными иерархами? – спросил архиепископ Новак.
Симон ничего не сказал. Он не собирался обвинять никого, кроме себя.
Но послышался надтреснутый голос Иоанна Павла:
– Вы поступили так, как я просил.
Брат упорно не желал впутывать в эту историю его святейшество.
– Я просил его никому не говорить о своих находках, связанных с плащаницей, – сказал Симон. – Умолял. Но Уго настоял на том, чтобы сказать правду. В Кастель-Гандольфо он поехал с намерением рассказать православным о результатах своих изысканий. Но потом увидел, кто сидит в зале. До того мгновения Уго не подозревал, какие возможности открывает его выставка. Он не уважал бы себя, если бы солгал вам о плащанице, но не простил бы себе, если бы уничтожил вашу мечту о примирении с православными.