Катафалка снаружи не было. Процессия пошла по улице, под накрапывающий дождь, и перед пограничными воротами повернула налево, направляясь к ватиканской приходской церкви.
В пустом нефе ждал металлический постамент, на который подняли гроб, расположив Уго ногами к алтарю. Каждое движение было аккуратным, продуманным и молчаливым. У меня перехватило дыхание. Я вышел на улицу и еще раз позвонил Симону. Опять никакого ответа.
Внутри, сразу за дверью, священник писал на доске объявление о похоронах. «Призван к Вечной Жизни. Уголино Лука Ногара». Панихида состоится сегодня вечером. Месса – наутро. Вслед за ней – церемония на кладбище.
Я смотрел, как он выписывает слова, а по спине барабанили капли дождя, отскакивавшие от ступенек мне на сутану. Когда священник ушел, я взял доску и поставил на улице, на открытом воздухе, где ее могли увидеть прохожие. Но улицы были пустынны. Вдалеке пророкотал гром.
Стоя у дверей церкви, я посмотрел через дорогу на папский дворец – вдруг Симон появится в галерее? Короткая панихида будет единственным возможностью для надгробных речей. Как только начнется погребальная месса, никого не допустят. Но на глаза не попадалось ни единой живой души.
Наконец я пошел к гробу и помолился. Закрытая крышка звучала обвинением. Гробовщики наверняка должным образом скрыли раны Уго, но было нечто многозначительное в том, с какой поспешностью Уго принесли в эту церковь, в том, что объявление о нем никто не увидел на незаметной доске, в том, что ни один житель не пришел, увидев движущуюся по улицам процессию. Все скажут: помешал дождь. Скажут: мы не знали Уго. Скажут все, что угодно, но промолчат о главном: он – самоубийца.
Я сидел в первом ряду и читал молитвы. А потом, чтобы заполнить тишину, стал говорить с Уго. Рассказал про его выставку. Сказал, какой большой успех она имела. Рассказывая, я смотрел на гроб, но мысленно говорил с еще живым Уго, где бы он сейчас ни находился.
Уже почти стемнело, когда послышались шаги. В церковь кто-то вошел. Я обернулся и увидел помощника Уго, Бахмайера. Он сел в средних рядах и молился почти четверть часа. Закончив, он подошел и положил мне руку на плечо, видимо, принял за родственника покойного. Уго считал, что этот человек его недолюбливал. Когда Бахмайер уходил, я поблагодарил его.
Ко мне подошел приходской священник.
– Святой отец, – сказал он, – вы можете находиться здесь, сколько пожелаете. Но если вы просто пережидаете грозу, я буду рад предложить вам свой зонтик.
Я объяснил, что не собираюсь уходить. Что сюда скоро придет мой брат. Священник еще немного посидел со мной, расспрашивая, как я познакомился с Уго, и признался, что сам знал его плохо. Тишина панихиды очень отличается от тишины крещения или венчания, наполненной надеждой и радостными ожиданиями. Чтобы заполнить погребальную тишину, пастор спрашивал о грекокатолическом обряде, о кольце на моей правой руке. И хотя мне не хотелось говорить об этом, все мы – посланники наших церквей и традиций. Я сказал ему, что женат шесть лет. Что я ватиканский священник в восьмом поколении и что самая главная мечта моего сына – стать профессиональным футболистом. Священник улыбнулся.