А она тут перетасовывает день и ночь свои психологические выкладки, истоки измены ищет, свою вину раздувает до вселенских размеров: да как подойти, да как сказать, а всё просто и гениально: «Кто жену не е…т, тот не жрёт!»
Неля встала перед большим зеркалом, стала стаскивать с мокрых волос бигуди:
– Я, Райка, домой пойду, что-то голова разболелась, пойду, лягу.
– Как пойдёшь? Не чёсанная, не прибранная! Тебе же завтра к врачу, впрочем, как хочешь, два рубля оставь и иди!
– За что два рубля-то, я же не причёсывалась?!
– А не захотела и не причёсывалась, я – то тебя накрутила, время своё тратила, а что у тебя бзик, так это твоё личное дело. Два рубля оставь. Вечером приду-причешу!
Неля поспешно бросила на столик трёшку и не присущим ей твёрдым голосом сказала:
– Вот тебе трёшка, и сегодня не приходи!
Ввалилась в свой дом раненым зверем, села на пуфик в коридоре, вытянула вперёд перед собой ненавистную костяную ногу, и мысли одна горше другой покатились, как с горы.
Что там у неё вместо красивой стройной ноги теперь? Хрупкий отросток, беда на всю жизнь? Ведь хромота это конец всему: ни фигуры, ни походки, ни осанки – всё сгорит в топке хромоты.
И вдруг жестокая догадка полоснула по душе: а ведь Сеня, наверняка откуда-то знал, что она теперь хромая будет, не оттуда ли ветер дует? И если ещё сегодня утром она готова была помучить Сенечку своего изрядно, но простить, то сейчас измена перестала быть вынужденным адюльтером по не задавшимся семейным обстоятельствам.
Дело то попахивало предательством! Действительно, зачем Сенечке, обитателю Олимпа, хромоножка, он ведь всегда с такой гордостью и любовью наблюдал, как смотрят его Нелечке вслед мужчины, как легко танцует на вечеринках его Пусенька.
А тут хромая… Ненависть взбилась в горле, как сливки в миксере, тошнота подкатила прямо в мозг, такой простреливающей насквозь обиды и боли Неля не испытывала никогда!
Так больно, так стыдно, и такой мерзкий Сенечка сейчас придёт с работы и уляжется на их диван! Уляжется, предварительно плотно пообедав, чмокнув, даже не чмокнув, а клюнув хромоножку-Неличку в ненужное уже ему симпатичное личико.
Она сидела и раскачивалась на пуфике, как еврей на молитве. И вся её счастливая жизнь с ненаглядным Сенечкой прокручивалась перед ней с кинематографической чёткостью, меняя ракурсы и значения многих происходящих до сегодняшнего дня событий.
И наполняя их другим, зловещим смыслом, который призывал давно уже взять на заметку многие слова и поступки Сенечки, прокрутив в обратку которые, не стоило было удивляться сегодняшнему его предательству! Где же её глаза были? Где?