– Простите, я вынужден допросить вас немедленно, – буркнул он с выражением «долг», «дело – прежде всего», «я – всего лишь такой же похоронный агент, кочегар, руки в масле». И, усевшись напротив, кинув взгляд на меня, как на солнце, на мигание сварки в упор, заорал: – Ну что, что, что вы, Борх, хотите от меня услышать?! Хотите, чтобы я немедленно исчез? Простите, не могу! Давайте прямо, коротко и ясно. О том, что мы… да, да, мы с вами натворили. Вы думаете, я не понимал, что вы затеяли? Да именно это и было мне нужно от вас. Ваш Зворыгин – всего лишь запал для гранаты. Все это было нужно для того, чтоб убедительно продемонстрировать рейхсфюреру опасность содержания такой огромной массы заключенных в наших лагерях. Восстание в Треблинке, в Собиборе… и вот теперь здесь, в Регенсбурге. Все дело в том, что рейхсминистр Шпеер стоит на том, что заключенные – это жизненно необходимый ресурс, рабочие руки для наших заводов. Без них мы не сможем удовлетворить потребности вермахта, растущие в геометрической прогрессии. Рейхсфюрер согласен с этим рациональным подходом, но, к сожалению, они не понимают главного. Сегодня – рабочие руки, а завтра – рассказчики правды, свидетели. Да, да, уж мы-то с вами понимаем, что война проиграна. Поймите, граф, я не толкую вам об обелении германской нации, о том, что завтра победители объявят нас, немцев, главнейшими изуверами этого века, о том, что миру будет явлена вся правда о том, как мы, немцы, решали проблему евреев и лишних славян. Это просто смешно. Мы, конечно, не скроем всего, ведь пепел тоже может говорить – много красноречивее так называемых выживших жертв. Да нам и не надо скрывать эту правду саму по себе. Напротив, она соблазнительна. Вся сила нашего национал-социализма в том, что он высвобождает потаенные желания человека, его потребность быть сильнее смерти. Спихнуть ногой в могилу существо, которое ничем, по сути, от тебя не отличается, – это самое сильное переживание, которое доступно человеку. Если кто-то другой извивается перед тобою, горит, когда ты нажимаешь на гашетку, значит, ты – настоящая сила, ты – Бог. Больше Бога. Ну разве вы и ваш Зворыгин, убивая, не ощущали в небе это, только это? И не надо делить бритвой вашей красоты это чувство на законное и незаконное. Не разделите, Борх. Нацистская идея здесь, в первооснове, – ткнул он пальцем в живот. – В костном мозге любого младенца. Интеллигент, который презирает простонародье за мозоли и совершенное отсутствие иронии, целиком уже наш. Артист вроде вас, который разделяет всех двуногих на хозяев красоты и бессмысленную протоплазму, удобрение, гумус. Любой ваш антипод, плюгавый мужичонка, боящийся красивых самок и победительных самцов, а потому животно безотчетно ищущий кого-то слабее и ниже себя, кого-то, кому отказано в праве на жизнь… по черепному показателю, по крови, по классовому принципу, неважно… вот клетка нашей бешеной регенерации, пластилин, из которого можно вылепить все… Извините, я слишком отвлекся. В общем, дело не в чьем-то желании скрыть все следы. Останутся эти бараки и печи, фотографии трупов, живые свидетели, но должно быть железно похоронено главное: кто. Кто принимал подобные решения, кто отдавал подобные приказы. Мы не должны позволить победителям восстановить цепочку до конца. Мы отдадим им исполнителей и даже главных кочегаров вроде Эйхмана, всех, кто раскручивал педали и налегал на рычаги, мы, разумеется, оставим им в Берлине наше главное пугало и других площадных крикунов, но основные выгодоприобретатели…