Я втихаря доедал сливочные помадки и с интересом слушал взрослых.
Мама: «Понятно, что мальчик станет врачом (лучше всего гинекологом) или биологом. Другого не дано. Ну, может быть, биофизиком или биохимиком. Это модно сейчас, но надо посмотреть, что будет через десять лет».
Тетя Фира кроме вирусологии не признавала ничего и поэтому снисходительно дулась на сестру. У нее тоже была за плечами своеобразная спецшкола. Дело в том, что в семнадцать лет Фира, еще в Одессе, села на тонкий фужер. В купальнике.
Наш родственник, местный хирург дядя Лева, аккуратно вынимал стекла из очаровательной попы под недевичьи стоны хорошенькой родственницы и даже наложил на одну половину шовчик.
Но девушку интересовало другое:
– Левочка! А шов все увидят?
С юмором в семье всегда было хорошо, и поэтому доктор ответил так:
– Все не все, но если ты пойдешь такими же темпами, как начала, то лет до сорока человек триста – четыреста увидят точно…
Фира своим «резюме» предвидение дяди Левы полностью оправдала и к тому же (на всякий случай) стала очень известным вирусологом.
– Мальчик пойдет в единственную в Москве биологическую спецшколу. Там с пятого класса специализация. Лучшая в стране. Дальше – университет, биофак… и ко мне, в науку.
– А до пятого класса? – Мама должна была взвесить и понять все до деталей.
– А до пятого класса Сашеньку надо отдать в математическую спецшколу. Пусть ребенок научится логике мышления. К тому же там преподают одни «наши», а учатся тоже практически только «свои».
После Одессы эта загадочная для кого-то фраза была мне понятна «на свист».
Через несколько месяцев меня действительно поступили в математическую спецшколу. Самую крутую…
Разница между математической спецшколой и синагогой была небольшая: в одном месте популяризировалась пятиконечная звездочка октябренка с Лениным в детстве, в другом – шести и уже царя Давида. Все остальное было практически одинаковым.
После первого родительского собрания мама пришла домой и, давясь от смеха, рассказывала:
– Элеонора Моисеевна, классный руководитель, начала свою речь так: «Товарищи родители! Это никуда не годится… то, что происходит в первом “А”. Мы живем в многонациональной советской стране. Кроме ваших детей, в классе учатся еще четверо русских ребят. Они такие же, как все. А один, Сережа Голованов, так он почти настолько же умный, как и ваши. Объясните дома, что дразнить и “швыцать” [выпендриваться – идиш] гоев [неевреев – идиш] просто некрасиво. У нас в школе даже парторганизация скоро будет. Может быть… Если разрешат».
Математика в начальной школе была действительно сильная. Мне – московско-одесскому «вундеркиндику» – приходилось стараться изо всех сил, чтобы не скатываться в середнячки. Уровень ребят был абсолютно феноменальным. Когда меня перевели в биологическую школу, то вплоть до десятого класса на всей математике мне просто нечего было делать. Так, после четырехлетнего промыва мозга, все казалось слишком легко.