В новой Фириной спецшколе ситуация была уже совершенно иной. Из тридцати пяти человек в классе русских было уже восемь!
То, что я не буду биологом, я понял в первой четверти восьмого класса, когда Рудифь Михайловна препарировала несчастную лягушку. Меня стошнило прямо в аудитории на уроке на сидящую впереди девочку Соню. Нас выгнали из класса обоих. Ее – мыться, меня – ей помочь, потому что со спины она мой завтрак достать сама не могла. Особенно омлет. Так я первый раз поцеловался в женском туалете. Это был еще один важный урок в жизни. С тех пор я знаю, как понравиться девочке…
Как будущий биофизик или биохимик, я люто ненавидел эти три предмета, но я очень любил тетю Фиру и поэтому терпел все эти муки из-за ее дочери, одновременно – моей кузины, синеглазой Норочки. Все в семье знали, что Нора мне нравится, и поэтому в трудные минуты против меня выставляли тяжелую артиллерию огромных Норочкиных глаз и таких же грудей, которые все вместе (до поры до времени) не давали мне возможности предать вирусологию с биохимией, не говоря уже о биофизике с гинекологией. Этот урок из спецшколы остался во мне навсегда: ради женщины я способен на многое, но если то, на что я способен, мне не нравится, даже самое светлое чувство долго не продержится.
Между тем спецшколы в Москве развивались своим, не совсем советским чередом. Виной тому был состав и учителей, и учеников. В школах в открытую ходила всякая ненужная в СССР литература, анекдоты и, главное, некоммунистические мысли и идеи.
А в одной математической школе случился маленький ужас. Первого сентября на занятия не явился практически целый класс. Начался большой отъезд в Израиль. Мало того: из этой же школы в одночасье смылось пятьдесят процентов учительского состава. Туда же.
Правда, на их место моментально встали другие. Такие же, но еще не решившиеся на отъезд… Скандал кое-как замяли. Но осадок, как в истории с пропавшими и найденными серебряными ложечками, остался.
Биоспецшколу я все-таки окончил. И мы до сих пор часто встречаемся классом. Все эти годы… В России нас из класса – шесть человек. Четыре девочки (из тех восьми), и мы с Капланом. Он (как и я) вернулся из-за границы в девяностые.
Спецшколы в конечном итоге Советскому Союзу надоели: они каким-то образом стали рассадниками диссидентства, вольнодумства и еще не пойми чего и зачем. В середине восьмидесятых их всех разогнали. И мою, естественно, тоже.
А учили нас все-таки хорошо. Я до сих пор любое уголовное дело беру только через интеграл, да и в хорошем разводе без тангенса и котангенса просто не обойтись. Что же касается теории «пестиков и тычинок», так я вообще ее через всю жизнь с успехом пронес и до сих пор, слава Создателю, еще несу…