Израильтяне с олигархами накатили еще. Я, как человек мало пьющий, наслаждался чаем с чабрецом. В это время в гостиную вошел здоровый мужик в юбке, топлес, но с фетровой панамой на голове, и заявил, что баня готова. Иностранцы попросили полчаса на переодевание и отдых, затем, поддерживая друг друга, разошлись по своим комнатам. Меня категорично послали в баню. Пришлось идти.
В парной, лежа навзничь на скамейке, я прикрыл одной рукой сердце, а другой – «живность», и нешотландский мужик в юбке начал обрабатывать меня остатком березы. Потом заставил перевернуться на живот, мордой в холодный веник, и начал снова. Видно, решил все-таки добить.
Через 15–20 минут у парня, по-моему, начали плавиться золотые зубные коронки. Очевидно, это было сигналом к выкидышу моего тела из бани в сугроб, где я аккуратно растапливал снег в радиусе пять метров от самого себя. Тут кто-то заботливо укутал меня махровым халатом с печатью «Дом отдыха “Красный Кавалерист” – 1939 г.», и я попал в какую-то комнату, за стол с чаем, медом, сушками и почему-то пивом с водкой и черемшой.
Еще минут через сорок-пятьдесят наконец появились точные, как швейцарские часы, израильтяне, и мы переползли в предбанник.
Почти шотландец решил совместить мой второй заход с их первым, предложив всем намазаться медом. Роня, который в голом виде напоминал шерстяным покровом кавказскую овчарку, начал делать попытки намазать себя янтарной тягучкой. Пять минут спустя доктор смахивал на стриженного клочками облезлого пуделя, когда протянул мне банку, из которой торчала деревянная палочка: «Хочешь попробовать?» Так как содержимое банки благодаря арончиковой эпиляции представляло собой мохеровый шарф, на который вылили чуть-чуть меда, мне пришлось ответить уклончиво: «Спасибо, я лучше попозже, с чаем…»
Затем Арончика пригласил банщик с помощником и со словами: «Ну что, Израиловка, ща мы из вас всю дурь-то вытряхнем…» – завел в душегубку.
Меня потихоньку сморило, и я закрыл глаза…
Очнулся я в тот момент, когда из парилки два работника в юбках выносили Ароново тело для дальнейшего погребения. Кряхтя и охая, старший банщик говорил молодому:
– Не-а, хиляк в снегу не отойдет. Давай еврейчика в прорубь шмякнем…
Доктор одними губами шептал на иврите: «Литраот, има… [Прощай, мама…]» – и потихоньку уходил в небытие.
Главный банщик иврит хорошо не знал и поэтому отреагировал на услышанное по-своему. Обращаясь ко мне, он сказал:
– Ни хера себе пацан! Я думал, он коньки сейчас отбросит. А ему литр водки импортной подавай! Живучий парень попался!