В этот момент отворилась дверь из запасника, и в студию вошли двое мужчин. Они с трудом волокли два тяжеленных, тщательно упакованных полотна.
– Третье еще сохнет, вы говорите? – спросил у Джона тот, кто постарше.
– Через пару дней будет готово к транспортировке, – беззаботно отмахнулся от него Джон.
– Так лишний же рейс! – раздраженно бросил ему мужчина.
– Так и дополнительная оплата за него будет! Так сказать, двойной тариф! – спокойно возразил Джон, сохраняя полнейшую невозмутимость. – Совсем недурственно по нынешним-то временам. Молите Бога, чтобы Он и впредь подкидывал вам подобную работенку.
Роза сделала вид, что не слышала, как негромко ругнулся мужчина себе под нос уже у самых дверей, когда они с напарником, осторожно маневрируя в пространстве студии, вынесли наконец драгоценные полотна на улицу.
– А над чем ты сейчас работаешь? – поинтересовалась она у отца, заметив небольшой холст, уже готовый к работе. Точно таких же размеров холст Мэдди полностью замалевала вчера.
– Это личное, – коротко ответил Джон. – Обычно после выполнения очередного заказа я какое-то время рисую для себя. Это позволяет держать себя в форме и не сойти с ума.
– А что за сюжет? – Роза попыталась подойти поближе к мольберту.
Но Джон отрицательно замотал головой, давая понять, что он не хочет продолжать разговор на эту тему.
– Говорю же тебе! Это личное! Пока я не могу продемонстрировать тебе. Быть может, когда-нибудь, но только не сегодня.
Роза посмотрела через плечо на дочь. Мэдди уже приступила к раскрашиванию красками того эскиза, который она набросала карандашом на полотне. Сердце Розы заныло при виде дочери: она была настолько поглощена работой, так самозабвенно орудовала кистью, хлопая длинными ресницами в такт каждому своему художественному движению. Невозможно было не умилиться, глядя на нее.
– Можно тебя спросить кое о чем? – негромко спросила она отца. – Может быть, тебе и не понравится мой вопрос, но все же… Знаешь, когда я смотрю на Мэдди, когда вижу, как она всерьез трудится над своим очередным произведением, я понимаю, что, как ни странно, могу поговорить о ней только с тобой.
Джон согласно кивнул, но лицо его при этом стало ожесточенным, словно он уже знал, какой вопрос сейчас задаст ему дочь.
– Ты когда-нибудь вспоминаешь маму?
– Да! – ответил он просто, и в этом коротком ответе можно было расслышать и печаль, и горечь сожаления. – Я часто о ней думаю. И чем старше я становлюсь, тем чаще посещают меня мысли о ней. Вспоминаю, какой я увидел ее впервые, какой она была… Она была такой милой, такой разумной и полной света. На ее призывный свет, словно на огонь маяка, тянулись все. В сущности, она не мой тип женщины, и поначалу я пытался относиться к ней просто как к прелестной девушке, живущей со мной по соседству. Но невозможно было устоять перед ее очарованием, и я тоже устремился на ее огонь, как мотылек.