Озвучив это довольно странное, даже с точки зрения девяти летней девочки, суждение, отец сделал глоток виски и вышел вон. Вопрос с нашим переездом был решен. Для человека пьющего папа был чрезвычайно деятельным. Планы непременно реализовывал, задачи решал. Переезжая в Россию, отец намеренно не использовал глагол «возвращаться». Он настаивал, что мы едем в абсолютно новую, аналогов которой не было в истории человечества, страну. Что ж, в некоторой степени папенька оказался прав.
Кажется, это было первое восстание, которое мне довелось наблюдать. Наши добрые нянечки наотрез отказались ехать. «Вот же дуры! — с улыбкой произносил отец, Неужели не понимаете вы, что теперь это ваша страна?! Как не понимаете вы, что в России произошла не смена власти, но революция духа! И Петроград, и Москва теперь есть города простого человека! Все там отныне устремлено исключительно на улучшение жизни такого вида, как вы — вида человека обыкновенного!»
Человек обыкновенный… Папа часто повторял: человек обыкновенный. Неприступное словосочетание, правда? Человек обыкновенный… Кто он? Паразит, совершающий подлость, или безымянный герой, творящий подвиг? Человек обыкновенный… Сколько таких мне довелось повстречать? Судьба предложила несколько сотен вариантов, но вот только правильного ответа так те не дала. Порой мне казалось, что человек обыкновенный есть человек плохой, ибо временами только такие люди меня окружали. Мерзость была нормой их поведения, но стоило мне утвердиться в этом заблуждении, как рядом тотчас появлялись люди совершенно иные, люди особенные и чистые. Наверное, самым точным ответом могло бы стать утверждение, будто человек обыкновенный есть человек всякий, но со временем я отказалась и от него, ибо судьба одарила меня знакомством с несколькими совершенно необыкновенными людьми… Впрочем… Впрочем, все это словоблудие! Вы уж меня простите, Саша, я отвлеклась. Так о чем я вам рассказывала? Ах да, я рассказывала вам о нянечках. В общем, воспитательницы мои, может, и понимали, что Москва вдруг стала городом человека обыкновенного, но ехать в нее ни в коем случае не собирались. Потеряв всякую надежду, они использовали последний, как им казалось, вернейший аргумент:
— Алексей Алексеевич, ладно мы, ладно вы, но подумайте о Таточке! Неужели вы хотите сломить ее судьбу? Неужели не слышали вы об ужасах, что творятся в России? А даже если ваши слова, и правдивы, то к чему нам спешить? Не лучше ли вам съездить туда одному, а если все и окажется ровно так, как вы описываете мы с Таточкой приедем к вам годом позже?