— Так это ж не я медведь, а ты… Чего прикинулся-то? Не мог по-доброму? Показался бы, сказал, в чем дело. Ты ж меня мало жизни не лишил…
— Это еще кто кого мало не лишил… Думал, пугану — и уберется. А ты не из пугливых оказался. Думал — помну слегка, да и отпущу, а ты меня самого помял… Не обижен, силушкой-то.
— Да ладно тебе, — говорит Илья, и сам себе дивится, вот так, запросто, с хозяином? — Кто старое помянет, тому глаз вон. Чего пужать-то вздумал? Нешто тебе пней жалко? Сам погляди, разве ж это пашня? Позаросло все… Пни торчат…
— Пней жалко… Не пней, да не всех. Все — они обыкновенные, а ты за заговоренный взялся.
— Заговоренный?.. — Илья ушам своим не поверил.
— А ты глянь, что под ним. Глянь-глянь, не бойся, сказал же, твоя взяла…
Слез, отошел в сторонку. Наклонился Илья, глядит. Как раз месяц из облаков выбрался, осветил яму, а в ней — посуда всякая, желтого да белого металла, кружочки, украшения. Никак клад?
— Не маленький, знать должон, — вздохнул хозяин. — Когда на сохранение в лесу оставляют, кого приглядывать просят? С кем договор заключают? То-то же. Давно лежит, хозяев, небось, и в живых давно уж нету. Твой он теперь, забирай. На вот тебе мешок. Только вот, Илья, над чем подумай. Сумел взять — сумей распорядиться. Не сумеешь — хлебнешь горюшка; сам погибнешь, и других погубишь.
— А ты что посоветуешь?
— Я в людских делах не советчик… И вот что: ты тут наозорничал, днем исправить все надобно будет.
— Это что же я такое наозорничал?
— От людей услышишь. Прощевай, Илья. Не забуду, как ты меня давил, но и что сердца послушал, — тоже не забуду. Коли не тебе, так сродственникам твоим помогу. Окорот дам лесу, чтобы пашен ваших не глушил. Со зверьем помогу, как время охоты придет. А теперь прощай.
Поднялся, и исчез в лесу. Покачал головой Илья, надо ж такому случиться, рассказать кому — не поверят. За дурня сочтут. Собрал золото-серебро, уложил в мешок, выхватил пень, швырнул в темноту, и пошел к дому.
* * *
…Проснулся Илья поздно, и сразу услышал, как родители шумно разговаривают о чем-то возле крыльца. Прислушался. Чудные дела случились нынче ночью. Какие-то неведомые силы раскорчевали наделы, а пни побросали в овраг так, что перегородили течение Агафьи. Оно, конечно, доброе дело сделали, но так созорничать — лучше бы совсем не делали. Сами бы справились. Деревушка гудит разговорами, ровно потревоженный улей, а никто ничего толком сказать не может. Никто ничего не видел, не слышал. Так вот о чем хозяин речи вел… Что ж, оно и к лучшему. Не век же на печи скрываться. И отцу-матери открыться надобно, и поправить, что ночью не видя натворил. Позвал негромко. Вошли родители.