– Молодец, Диана, – поддевает папа, принося посуду на кухню.
– Я? – протестует она. – Это ты загоняешь людей в угол.
– Как? Питая надежду, что наша дочь действительно чему-то учится в колледже? Разве ожидать от нее успехов настолько постыдно?
– Я стою здесь, – обращаю их внимание, находясь в двух шагах от них со стопкой тарелок.
– Ты делаешь ей больно! – огрызается мама.
– С ней все в порядке, – отвечает папа. – И если…
– Можете перестать обсуждать мои чувства? – прерываю я. – И все-таки поговорите о том, что чувствуете сами? Хоть раз?
Они замирают и медленно оборачиваются, будто только что вспомнили о моем присутствии.
– Нора, милая, – говорит мама. – Все хорошо. Мы просто разговариваем.
– Потому что заботимся, – добавляет папа.
– Вы лжете, – заявляю я категорично. – Мне. Друг другу. Сэнди и Байрону. Всем. Вы застряли в этом фарсе, притворяясь, что все в порядке, считая, будто для меня так лучше, но это не так. Я бы предпочла, чтобы вы были честны во всем раз и навсегда. От того что вы все сдерживаете в себе, делает каждого из нас несчастным.
– Мы не…
– Просто скажите это, – прерываю я их попытки спорить. – Скажите правду. Выложите все на чистоту. И если вы сможете преодолеть это, замечательно. А если нет, тоже нормально. Будет больно, но вы будете жить.
Несмотря ни на что я продолжаю жить и уже устала от таких вот мучительных каникул. Мне надоело вечно чередовать стороны дуплекса, поддерживать беседу с незнакомцами и никогда не получать индейки. До сегодняшнего дня мои попытки быть другой привели к целой куче лжи – себе, другим людям. Пришло время для правды.
– Я ненавижу тебя, Роберт, – наконец произносит моя мама. – Я просто тебя ненавижу.
Папа выглядит ошеломленным.
– Диана! Нора…
– Уже взрослая, – твердо, если не сказать чуть печально, заканчивает она. – Она выросла и наряду с тем, что Санта не приносил ей ни одного их тех подарков, которые она открыла сегодня, знает, что весь этот фарс о «гармонии между нами» – просто… фарс. И к тому же кошмарный.
Он шевелит ртом, но не издает ни звука, пока в итоге:
– Полагаю, я тоже тебя ненавижу, – произносит он нехотя. – И ненавижу этот дуплекс. Ты никогда не косишь свою сторону фасадной лужайки, и она вечно выглядит однобоко.
– Ох, ты и эта твоя одержимость травой! По крайней мере, я не хожу по лестнице как раненый бегемот – весь дом трясется.
– Ты четырежды нажимаешь на сигнализацию, чтобы запереть машину – четырежды! Нужно лишь раз. Скольких нужно побеспокоить…
Я урываю еще один кусочек пирога и выхожу из комнаты, минуя обеденный стол с остатками индейки, бесхитростно лежащей на обрамленном остролистом блюде. Нам понадобилось очень много времени, чтобы провести этот ужин, и хотя это оказалась не самая легкая для проглатывания пища, я не могу не думать о том, сколько всего было бы по-другому, если бы только мы устроили его раньше.