Это была семейная драма, и она невольно отразилась в портрете, то есть, собственно, не в самом портрете, а в подписи под ним.
История такова. Когда Леонид закончил портрет, он размашисто и небрежно, нетерпеливо, как все, что он делал, написал на обороте картонки, к которой был приклеен лист с изображением, что писан, мол, Василий Яковлев Клеточников в таком-то году, написал, подхватился и убежал, оставив брату и отцу делать с портретом, что им заблагорассудится, забыв, в спешке ли или не ценя своих трудов, по безразличию, подписаться под портретом, что и сделал за него отец — написал под изображением его инициалы, фамилию и год тысяча восемьсот шестидесятый; но в инициалах невольно сделал ошибку — вместо буквы «Л» написал букву «Р».
По существу, тут ошибки не было, дома Леонида звали Римом, это шутливое имя дал ему отец через год после его рождения, в тридцать восьмом году, когда у отца окончательно и не самым счастливым образом определилась судьба. Пять лет он добивался звания свободного художника, ежегодно посылая в Санкт-Петербургскую Академию художеств, через Казанский университет, картины и рисунки, мечтая, получив звание, выхлопотать, через посредство того же Казанского университета, поездку на казенный счет стажером в Рим — была такая возможность, были покровители в Казанском университете, покровительствовал сам попечитель Казанского учебного округа влиятельный и энергичный Михаил Николаевич Мусин-Пушкин, будущий сенатор. Но ничего из этого не вышло. Таланта ли не хватило, или влияние казанских покровителей в Санкт-Петербурге не имело должной силы, а может быть, и то и другое, но вынужден был Василий Яковлевич утешиться за свои многолетние хлопоты лишь званием рисовального учителя в уездных училищах, которым его удостоила академия. Влияние казанских покровителей все-таки сказалось на его судьбе — позже, через несколько лет, когда его назначили на место городского архитектора Пензы. Но мечту о Риме пришлось оставить. Мечту он перенес на сына, первенца, решив, что сын поедет в Рим, и с тех пор иначе как Римом его не называл.
Рим не стал художником. Он кончил гимназию и поступил на службу в казенную палату, а мог бы, пожалуй, поступить в академию, отец посылал его акварели на выставки, которые устраивала академия, они демонстрировались там и затем возвращались с лестными отзывами. Но он не хотел быть художником. И не то чтобы он чувствовал какое-то нерасположение к ремеслу, не любил бы рисовать; он был непоседлив, нетерпелив, его не хватало надолго, но, когда он загорался, он работал с увлечением, азартом, если подходит слово «азарт» к той манере, в которой он работал, манере портретной акварельной миниатюры, главнейшими требованиями которой были верность оригиналу и скрупулезная тщательность прописки деталей. Закончив портрет, Леонид тотчас переставал им интересоваться, он мог его и выкинуть, поскольку привлекавшая его живописная задача, ради которой он и брался за портрет, была решена, и мог затем месяцами не прикасаться к краскам.