4
Максим боялся слез, упреков… Но неожиданное известие не испугало Ольгу.
— Раз такой случай — надо воспользоваться. Да и отдохнуть тебе не мешает. Очень много работаешь, — сказала она спокойно и тут же, как это бывало при командировках, начала собирать мужа в дорогу.
Зато мать и бабка расплакались, запричитали. И если б не Зинаида, твердо заявившая, что она будет помогать Ольге ухаживать за малышами, дело бы осложнилось.
За обедом мать и бабка молчали и лица у них были заплаканные. Чувствовалось, что их беспокоили не заботы по уходу за малышами. Дед тоже не проронил ни слова. И даже Федька как-то притих, растерялся…
Только к вечеру, когда настало время братьям собираться в дорогу, в дом как бы пришло успокоение. Все опять сошлись на террасе и даже выпили за отъезжающих.
На автобус братьев провожали всей семьей. Ольга несла на руках двухгодовалого Митю, а Павлик, которому только исполнилось три года, шел, держась за руку отца.
Прощание было коротким и сдержанным, как во многих уральских семьях.
Братья пожали всем руки. Максим поцеловал Ольгу, поднял на руки Павлика и, передав его сестре, вслед за Егором вскочил в автобус.
Автобус, в котором почти никого не было, взревел и тронулся. Бабка перекрестила его. А Федька, вдруг вспомнив, что забыл передать братьям узелок с зажаренной курицей и пирожками, закричал: «Подождите!» — и бросился догонять автобус. Шофер притормозил на повороте и Федька успел передать узелок высунувшемуся в окно Егору…
Домой шли невеселые. Зинаида взяла у Ольги тяжелого Митю, а шустрый Павлик все забегал вперед, и Федька за ним еле успевал. Бабка, натянув на глаза черный платок, брела со снохой. Дед Никон и отец несколько приотстали, чтоб поговорить наедине, но долго ни тот ни другой не начинали, как бы обдумывая случившееся. Наконец дед, откашлявшись, вздохнул:
— Вот и улетели наши орлы. Н-да… А Максима-то, слышь, не следовало пускать.
— Иди-ка, удержи его, — отмахнулся Гаврила Никонович, хотя в душе был согласен с отцом. — Теперь не те времена.
Дед взглянул на сумеречное небо и потянул сына за рукав:
— Глянь, глянь, Гаврила, что деется.
Гаврила Никонович увидел, как из-за тучи метнулся коршун и камнем пал в кусты у дачного забора.
— Должно, курицу заприметил. Ах, разбойник! Вот я его.
Схватив сухой ком, Гаврила Никонович швырнул его в кусты и сам кинулся туда. Дед заторопился следом. Когда, раздвинув кусты, он приблизился к забору, сын стоял у примятой травы, обсыпанный перьями.
— Растерзал, разбойник?
— Должно быть. Вон перья.
— Худая примета! — вздохнул дед. — Ох, худая! — повторил он как бы сам себе и побрел к дому впереди сына…