Спустившись с горы, я оглянулся еще раз. С этого места нельзя было видеть водопада, но я разглядел дорожку, огибающую скат горы. По ней быстро шел какой-то человек. Его темная фигура ясно вырисовывалась на зеленом фоне. Я заметил его и быстроту его хода, но скоро забыл о нем, спеша по своему делу.
Через час с небольшим я дошел до отеля в Мейрингене. Старик Штейлер стоял на крыльце.
– Ну что? Ей не хуже, надеюсь? – поспешно проговорил я.
Недоумение выразилось на лице хозяина, и при первом содрогании его бровей сердце у меня замерло.
– Вы не писали этой записки? – спросил я, вынимая письмо из кармана. – В отеле нет больной англичанки?
– И не бывало, – ответил он. – Но на конверте адрес отеля! А! Вероятно, записку написал высокий англичанин, приехавший после того, как вы ушли. Он говорил…
Но я уже не слушал объяснений хозяина. В паническом страхе я бежал вниз по деревенской улице к тропинке, с которой только что спустился.
Спускаться к гостинице мне пришлось целый час. Несмотря на все мои усилия, прошло часа два, прежде чем я снова очутился у водопада. Альпийская палка Холмса стояла по-прежнему у скалы, куда он поставил ее. Но самого Холмса нигде не было, и я напрасно звал его. Ответом мне был только мой собственный голос, повторяемый эхом окружающих меня скал.
При виде альпийской палки я похолодел и чуть было не лишился чувств. Итак, Холмс не ушел в Розенлау. Он оставался на этой тропинке в три фута, с одной стороны которой высились отвесные скалы, а с другой – зияла бездонная пропасть, до тех пор, пока не настиг его враг. Молодой швейцарец также исчез. Вероятно, он был подкуплен Мориарти и ушел, оставив врагов наедине друг с другом. Что же случилось потом? Кто мог сказать, что случилось потом?
Минуты две я не мог собраться с силами, ужас при мысли о случившемся ошеломил меня. Потом я стал припоминать метод Холмса и попытался применить его к разыгравшейся трагедии. Увы! Это было очень легко. Во время нашего разговора мы не дошли до конца тропинки, и альпийская палка указывала на место нашей остановки. Темная почва всегда сыра от брызг, и на ней был бы заметен даже след птицы. На конце тропинки были ясно видны два ряда следов человеческих ног, оба в противоположном от меня направлении. Обратных следов не было видно. На расстоянии нескольких ярдов от конца тропинки почва была вся вытоптана и превратилась в грязь, а кусты терновника и папоротника, окаймлявшие пропасть, вырваны. Я лег ничком и стал смотреть вниз. Брызги летели вокруг меня. Стемнело, и я видел только блестящие от сырости черные скалы и далеко внизу сверкающие, разлетающиеся брызги воды. Я крикнул, но в ответ до моего слуха донесся только тот же ужасный шум водопада.