Лист никогда не позволял упрашивать себя сыграть, а садился за рояль и играл так, что совсем уносил слушателей из обыденной жизни в мир, который никто не был в силах покинуть весь вечер.
О каких приёмах мастерства можно было говорить, следя за его игрой, если даже те, к которым он прибегал, не замечались или не ощущались вовсе. Не было ни рояля, ни даже звуков, ибо никто из присутствующих, казалось, не воспринимал их слухом, а всем сердцем сразу.
Особенно поразило Толстого исполнение Листом «Лесного царя» Шуберта. В тот вечер Лист подошёл к пианино, остановился в задумчивости, рассеянно оглядел присутствующих, затем быстрым порывом бросился к инструменту и, встряхнув гривой, ударил размашистым жестом по клавишам. Бегство испуганного всадника от преследований лесного царя подняло в струнах бурю отчаянной скачки от настигающей гибели, а смерть ребёнка в заключительных аккордах пьесы вызвала в инструменте протяжный, жалобный и беспомощный стон. Мелодия оборвалась как срезанная, и, кажется, по комнате пронеслось само веяние смерти.
Те, кто слушал когда-то известного Паганини, говорили, что у него есть третья рука. О Листе можно было сказать, что у него каждый палец — рука.
И не только музыка. Толстому были близки мысли великого пианиста об искусстве и предназначении художника.
Видеть в искусстве не средство к достижению эгоистических наслаждений или бесполезной известности, но симпатическую силу, сближающую и соединяющую людей, — такова задача художника, убеждённо говорил Лист. Пусть художник, добавлял он, откажется от себялюбивой и суетной погони за успехом, пусть виртуозность будет ему средством, а не целью, и пусть он помнит всегда, что гений обязывает не менее, чем благородное происхождение.
Алексей Константинович, так же как самим Францем Листом, оказался восхищен княгиней Сайн-Витгенштейн. Как вы сумели, признавался он ей, вы, которой приходится так редко читать по-русски, слышать русскую речь, — понять столь хорошо, столь тонко и в таких подробностях весь замысел моих стихов, в том числе такой сложной вещи, как трагедия «Смерть Иоанна Грозного»? Язык архаический, есть и русские, которые не поймут. Каково же у вас должно быть чутьё!..
Давно уже отошёл, как говорят, в лучший мир супруг княгини. Можно было бы связать законным браком совместную жизнь — Толстой хорошо знал по себе и Софи, какая это мука — любить и не иметь возможности называть себя мужем и женой. Но Лист неожиданно дал обет безбрачия, став аббатом. Одно влечение теперь осталось у него — Веймар, куда отныне он собрался ехать уже не как музыкант-виртуоз, но как сочинитель, чтобы своим искусством способствовать развитию здесь оперной музыки.