— После того экзамена в лицее с Державиным я мечтал: всё отдал бы, чтобы граф Разумовский сократил время моего заточения в Царском Селе. Безбожно молодого человека держать взаперти и не позволять ему участвовать в жизни. Уверяю тебя: уединение, о котором говорят философы как о благе для творца, — вещь очень глупая...
Но бесовский, с вызовом, огонёк вдруг затухал во взоре, когда поэт подходил к окну.
Стоял словно оцепенев, грыз ногти. Потом срывался и убегал в кабинет Николая Ивановича, где в отсутствие хозяина любил развлечься с бумагой и пером прямо на крышке стола.
— Хотите? Ода «Вольность». Только закончил.
Беги, сокройся от очей,
Цитеры слабая царица!
Где ты, где ты, гроза царей,
Свободы гордая певица?..
Приди, сорви с меня венок,
Разбей изнеженную лиру...
Хочу воспеть Свободу миру,
На тронах поразить порок...
Оцепенение передалось каждому, и все невольно переглянулись, как иногда от слов младшего Тургенева. А поэт продолжал:
Самовластительный злодей!
Тебя, твой трон я ненавижу,
Твою погибель, смерть детей
С жестокой радостию вижу.
Читают на твоём челе
Печать проклятия народы,
Ты ужас мира, стыд природы,
Упрёк ты Богу на земле.
Когда на мрачную Неву
Звезда полуночи сверкает
И беззаботную главу
Спокойный сон отягощает,
Глядит задумчивый певец
На грозно спящий средь тумана
Пустынный памятник тирана.
Забвенью брошенный дворец —
И слышит Клип страшный глас
За сими страшными стенами,
Калигулы последний час
Он видит живо пред очами,
Он видит — в лентах и звёздах,
Вином и злобой упоенны.
Идут убийцы потаённы.
На лицах дерзость, в сердце страх.
Молчит неверный часовой.
Опущен молча мост подъёмный,
Врага отверсты в тьме ночной
Рукой предательства наёмной...
О стыд! о ужас наших дней!
Как звери, вторглись янычары!..
Падут бесславные удары...
Погиб увенчанный злодей.
И днесь учитесь, о цари:
Ни наказанья, ни шарады.
Ни кров темниц, ни алтари
Не верные для вас ограды.
Склонитесь первые главой
Под сень падежную Закона,
И станут вечной стражей трона
Народов вольность и покой.