— А знаешь, что самое веселое? Я ведь не просто докажу им всем, что со мной шутки плохи, — Константин прокрутил в памяти сразу несколько эпизодов своих недавних злоключений, и похищение Саши, и падение акций, и взрыв машины, и эти желтые стикеры в каждом новом конверте… — Я растопчу его самолюбие, а потом разберусь с остальными.
— Думаешь так просто растоптать? Это ведь всего лишь один раунд из ста, вы сойдетесь и разойдетесь еще множество раз.
— О нет, — Титов сладко улыбнулся, — неееет. Это другое, ты же не знаешь… Он запал на Алекс. Так запал, что даже не смог этого от меня скрыть, а значит — она его отлично задела. А теперь, знаешь, что сделает? Она его пре-даст, — Константин попробовал это слово на вкус, наслаждаясь горькими нотками. — Сначала, убедит, что ей можно доверять. Доверять настолько, что не страшно выпустить на улицу, а потом… А потом сбежит, как только выпадет такая возможность. О, друг, я с огромным удовольствием буду ходить на все последующие встречи, где только может появиться Самарский, с Алекс. Я сделаю ее собственной помощницей, ответственной за связи с контрагентами. Да кем угодно! Лишь бы Самарский день ото дня видел живого свидетеля моей победы.
С таким упоительным выражением лица Титов рассуждал об этом, что Эдуард понял — не шутит, и не преувеличивает, а главное — даже думать не собирается о том, как это скажется на других.
— Он приходил ко мне, предлагал помощь, представляешь? — Константин ударил в ладоши, заливаясь смехом, — Благородный прынц, твою мать… И про анонимки-то он знает, и о машине заботится, идиот. Лучше б о себе заботился. Лучше б все они о себе заботились, ничтожества!
— Ты ступаешь на опасный путь, Костя, не делай этого. Ты снова забываешь, что не всесилен, — Эдуарду был знаком этот взгляд друга, устремленный в неизвестность, слишком самоуверенный, слишком определенный.
— Думаешь? А я вот убеждаюсь в обратном. Знаешь, в чем проблема всех остальных? Да всех? Знаешь? — если бы у Эдуарда и были какие-то предположения, они вряд ли совпали бы с мыслями Кости, — у них у всех есть что терять и о чем печься. Удивительно, но никто не готов идти ва-банк. Никто не поставит на кон все свои фишки, обязательно прибережет одну за пазухой. А я готов жертвовать всем, ради одного — победы. Любой. Он думал, что вгоняет в глухой угол меня, шантажирую дочерью, а вогнал себя, и теперь его фишка станет моей.
— Это твоя дочь… — аргумент прозвучал тихо, очень тихо, просто сдержать удивление Эдуард не смог, — это не фишка.
— Я именно об этом, ты не поймешь меня, потому что сам слаб. Дочь. Да, она моя дочь. И я горжусь тем, что дочь унаследовала от меня умение бороться, пусть ее методы мне и не нравятся. Хотя какая к черту разница? Она дала мне больше, чем я даже мог надеяться! Самарский будет у нас в кулаке, а мы уж вдоволь посмеемся над тем, как она его сделала.