- Я скажу. Потом. Если все-таки решу вступить в игру. И если из этого выйдет толк. Но заранее предупрежу - торг post factum меня оскорбит.
Морхауз помолчал, машинально барабаня костяшками по деревянному подлокотнику.
- Первый раз вижу такую интересную манеру торговаться, - медленно заметил он, глядя в стол и сощурившись. - Ты намерен выставить цену после передачи товара?
- Я скромный хранитель знаний, библиотекарь, бумажная крыса. Откуда мне знать, как торгуются сильные мира сего? Я могу лишь надеяться, что ты не обманешь старика, - снова улыбнулся Уголино, и Александра пробрала морозная дрожь. - Ты просишь чуда, и возможно я смогу его сотворить. Но где один раз, там второй. И возможно уже не в твою пользу...
- Я понял. Можешь не продолжать.
- Отлично, - ди Конти хлопнул в ладошки, звук получился глухим и «деревянным». - Как говорят наши коллеги из Общества Иисуса[12], «Ad maiorem Dei gloriam» - к вящей славе Господней, у нас есть почти час. Употребим же его с пользой!
Гильермо Боскэ никогда не стремился к приключениям. Большую часть жизни он провел в монастыре и нисколько не сожалел об этом. Конечно, временами Леону хотелось как-нибудь разнообразить упорядоченную предсказуемость доминиканской обители. Однако по здравому размышлению он приходил к выводу, что это не есть лучшее из возможного.
Так Гильермо дожил до пятидесяти с лишним лет. Монах вполне обоснованно рассчитывал, что оставшиеся годы - сколько ему отмерил Господь - не будут сильно отличаться от предшествующих. Конечно, если не считать эпизодических визитов Морхауза. Следовало признать, что брат Гильермо ошибся, причем радикально. Жизнь переменилась - буквально по щелчку пальцев кардинала - резко и неотвратимо.
Боскэ никогда не ездил в автомобиле, никогда не видел больше пяти десятков людей в одном месте, никогда не бывал в крупных городах, тем более в Риме - столице католического мира. Все это ему пришлось пережить в течение двух суток. Избыток впечатлений обрушился на скромного сельского монаха и накрыл его с головой. Так, что при всем желании Боскэ не смог бы внятно описать свой путь. Дороги, машины, разные люди, техника, дома, паровозы, регулярно проносящиеся в небе авиетки и цеппелины. Все - слишком яркое, слишком шумное, слишком ... чуждое.
Разделить бремя, хотя бы поговорить оказалось не с кем. В пути Гильермо сопровождали два человека. Один - достаточно молодой, однако уже начинающий лысеть, в круглых очках. Одет он был немного странно - в пиджак, который больше походил на укороченную рясу со стоячим воротником. Вроде и не монах, однако, и не мирянин. Человек меж двух миров. Насколько понял Леон, молодой человек исполнял при Морхаузе функцию доверенного секретаря. Впрочем, имя свое он не называл, а Гильермо стеснялся спросить.