Я думаю о своей семье.
Думаю о том, что уже никогда их не увижу. Пытаюсь воспринять это во всех значениях и смыслах и теряю последний контроль над страхом…
Впереди дом.
Вернее, второй этаж дома, поскольку первый практически полностью заметен снегом, поднявшимся уже до трех слуховых окон.
– Аманда.
Глаза у Лукас закрыты.
– Аманда!
Ее веки вздрагивают и приподнимаются.
– Не отключайся.
Я усаживаю ее на снег, прислоняю к крыше, бреду к среднему окну и бью ногой по стеклу. Выбираю самые острые осколки, подхватываю Аманду и втаскиваю ее в детскую спальню – судя по всему, принадлежавшую маленькой девочке.
Набивные игрушки-зверюшки.
Деревянный кукольный домик.
Драгоценности юной принцессы.
Игрушечный фонарик.
Я тащу Аманду подальше от окна, через которое в комнату заносит снег. Потом беру фонарик и выхожу в коридор второго этажа.
– Эй? Есть кто-нибудь?
Дом проглатывает мой крик, но не отвечает.
Все верхние спальни пусты. Мебели в большинстве практически не осталось.
Включаю фонарик. Спускаюсь по лестнице.
Батарейки подсели, и свет в лампочке едва теплится.
Сойдя со ступенек, прохожу мимо передней двери в комнату, бывшую когда-то столовой. Окна забиты досками, без которых стекла не выдержали бы давления полностью завалившего их снега. Среди остатков порубленного на дрова обеденного стола лежит топор.
Переступаю порог, вхожу в комнату поменьше.
Чахлый луч фонарика натыкается на диван.
Пара кресел, с которых почти полностью содрана кожаная обивка.
Телевизор над забитым золой камином.
Коробка со свечами.
Стопка книг.
На полу, ближе к камину, расстелены спальные мешки и одеяла, валяются подушки. В спальниках – люди.
Мужчина.
Женщина.
Два мальчишки-подростка.
Глаза закрыты.
Все неподвижны.
Посиневшие, изнуренные лица.
На груди у женщины – семейная фотография, снятая в некие лучшие времена в оранжерее Линкольн-парка. Почерневшие пальцы намертво вцепились в рамку.
Возле камина вижу спички, стопки газет и кучку щепы рядом с подставкой для ножей.
Вторая дверь ведет из гостиной в кухню. Дверца холодильника распахнута, на полках – ничего. На столах – пустые металлические банки.
Крем-суп из кукурузы.
Фасоль.
Черные бобы.
Очищенные помидоры.
Супы.
Персики.
Все то, что покоится обычно на дальних полках и благополучно переживает дату истечения срока годности.
Даже банки с приправами и те вычищены до капли – горчица, майонез, желе…
За переполненной мусорной корзиной – замерзшая лужица крови и очищенный до костей скелет кошки.
Этих людей убил не холод.
Они умерли от голода.
* * *
На стенах гостиной танцуют отсветы пламени. Голый, я лежу в спальном мешке внутри другого спального мешка, накрытый вдобавок одеялами.