Грозу ждали именно вчера, ибо предвестник её, нестерпимый зной, уже зазывал её. Он освободил небесный ярко-голубой, почти белый простор от облаков для стремительного вторжения грозовых туч; он заставил замереть все вокруг, напрячься, чтобы обрушившийся на джунгли шквал холодного ветра уложил травы на землю, придавил своим напором, согнул деревья, чтобы треск сломанных стволов дал команду более громким звукам, ударившим с небес.
Но напрасно было ожидание. Под вечер, такой же знойный и беспощадный, над джунглями пробежал ветер, под его обжигающим потоком пожухла трава, сникла листва. И не все животные смогли вынести этот последний приступ зноя: кое-где под деревьями лежали пушистые комочки мертвых пернатых; последний раз скользнув по лианам, безжизненной лентой упал на землю уж...
Может быть, ночью?
Но и ночь не принесла долгожданного облегчения. Наоборот, она усугубила положение дел: словно отвердевший, воздух не давал дышать легким, и напрасно открывали свои поры растения.
И только утро принесло небольшое облегчение. Уставшее за последнее сутки, солнце уже не напоминало о себе жаром, оно двигалось по небу яркой деталью декорации, напоминая о себе только лишь светом.
...Рыбы в прозрачном ручье метнулись от берегов и сгрудились в середине водоема. Мерно покачивая плавниками, противостоя течению, они небольшими стайками стояли на одном месте. Вот кого не затронуло вчерашнее марево. В быстрых водах ручья, который не в силу нагреть никакой жаре, его обитатели даже не заметили, что над поверхностью воды страдает природа.
Раскат грома повторился. Но он был не таким сильным, как предыдущий. Священник оторвал взгляд от вершин деревьев на востоке; поляна, где он вел проповедь, была взята в кольцо могучими стволами, скрывающими горизонт от взгляда. Он ничего не увидел, но затухающий повторный раскат сказал ему, что грозовая туча если и находилась неподалеку, то сейчас уходит.
В отличие от других он не ждал освежающих потоков ливня, не хотел видеть гнущиеся от напора воздушных масс деревья и ощущать на горячем теле долгожданную, для других людей уже переросшую в нетерпение прохладу. Индейский священник боялся грозы. Он был смелым человеком, но раскаты грома и нестерпимый блеск молний всегда рождали в его душе беспокойство, вытаскивали наружу тоскливые ноты обреченности. Это чувство крепко засело у него внутри, и он никак не мог от него избавиться. Беспокойное подсознание очень часто возвращало его сюда, на эту поляну, где в его озябшее тело били холодные струи воды. Здесь он понял все величие и справедливость богов и молился им, глотая слезы.