Где-то в глубине души у нее то и дело возникала царапающая мысль: если его брак с ней, с той девушкой, полностью «подготовлен» родителями, тогда, в соответствии с условиями подобного договора, требуется, чтобы невеста оставалась абсолютно чиста и непорочна, как если бы он брал в жены некую драгоценную старинную вазу. А поскольку на него это совсем непохоже – вряд ли он способен пообещать руку и сердце какой-то «вазе», – то в подобных рассуждениях явно есть некая доля правды, или же, возможно, имеется некая иная причина, по которой грядущая свадьба вызывает у него столь мало энтузиазма. А может, дело просто в том, что сейчас он лежит рядом с ней, с Джейн?
Так или иначе, несколько минут полной неподвижности и какой-то даже вызывающей вялости миновали, и он вдруг зашевелился, задвигался, проявляя прямо-таки невероятную активность, так что вся постель заходила под ними ходуном, точно лодка на волнах. Пепельница, стоявшая между ними, куда-то поехала, но он успел ее схватить и яростно вдавил в нее свой окурок.
И как раз в этот момент, когда она, взирая на творившийся вокруг беспорядок, слегка переменила позу, приподняв одну ногу и согнув ее в колене, между ногами у нее потек щекотный ручеек: это ее покидало семя Пола, смешанное с ее собственными внутренними соками. В запасе у нее были, разумеется, и другие слова, но слово «семя» нравилось ей больше всего. Этот «ручеек» мог вытечь и в любой другой момент, но то, что он вытекал именно сейчас – точно вместе с его «семенем» наружу просачивалась и ее грусть, – было чем-то похоже на некий ответный удар с ее стороны. Теперь Полу было бы довольно сложно лечь – пусть через какое-то время – в ту же постель со своим «цветочком», если, конечно, он и впрямь вынашивал подобные планы.
И если он не возьмет и не прикажет ей прямо сейчас – она ведь так и осталась горничной, хотя и не служила в его доме, – сменить на постели простыни.
Это, конечно, довольно грубый аргумент. Подобными «аргументами» пользуются животные, которые ни брачных клятв не дают, ни слуг не держат. Просто помечают свою территорию – и все.
И она отнюдь не собиралась сейчас, когда он вскочил с постели и практически принял решение, просить его: «Пожалуйста, не уезжай! Пожалуйста, не оставляй меня!» Она не принадлежала к высшему свету, где разыгрывались подобные драмы, и не имела права играть хоть какую-то роль в этих спектаклях. Она, правда, даже занимая в обществе весьма скромное место, всегда испытывала презрение к таким вещам. Как не смогла бы и воспользоваться – впрочем, она же была Полу не женой, а как раз наоборот, – неким иным, почти безмолвным, но более яростным языком жестов. Или же просто