«Ваш брак с Дональдом Кемпионом складывался не слишком гладко, не так ли?» – спросил интервьюер.
«Почему вы так решили?»
«Ну все-таки… два великих ума. Две совершенно различные карьеры. Он ведь тогда был блестящим молодым философом, верно?»
Она не сказала: «В браке принимают участие не только умы, но и тела», хотя в свои восемьдесят запросто могла бы и не такое сказать, ей уже все было нипочем. Но если хотите правду – хотя сам Дональд так никогда этой правды и не узнал, – то ее муж просто оказался немного похож на Пола Шерингема. Но интервьюеру она, конечно же, вовсе не собиралась об этом сообщать.
Она хотела сказать: «Вы что же, считаете, что у нас в доме могло попросту не хватить места для стольких книг – его и моих?» Но и этого она тоже говорить не стала. Порой она была способна в одно мгновение замкнуться и стать неразговорчивой или же, наоборот, блеснуть остроумием или даже едким сарказмом. В какую же замечательную маску превратилось ее лицо, когда ей исполнилось восемьдесят! Больше всего, по ее собственному выражению, оно было похоже на выжатую мочалку для мытья посуды.
«Но он был… столь трагически краток…» – продолжал гнуть свое интервьюер.
«Дональд или наш брак?» Впрочем, так шутить она тоже не стала.
«Да, это была настоящая трагедия», – сказала она, и голос ее был тверд, как кремень. И не прибавила, хоть и могла бы – в восемьдесят лет она иной раз вполне способна была даже пророчествовать, – что-то вроде: «Все мы лишь топливо. Рождаемся и постепенно сгораем, причем одни гораздо быстрее других. Да и горим-то мы все по-разному. Но ничего не может быть печальнее, чем не гореть никогда, не быть способным хоть раз воспламениться. Вы со мной не согласны?»
Но ей все-таки удалось в одной из своих книг сказать нечто подобное. И честно говоря, смерть Дональда, второе сильнейшее горе в ее жизни, она восприняла как собственный конец. Если бы Дональда возложили на погребальный костер, она вполне могла бы прыгнуть в огонь за ним следом. Но вместо этого она стала еще лучше писать и вскоре превратилась в знаменитую писательницу.
Ее книга «Мысленным взором» была еще не только не опубликована, но даже и не закончена – собственно говоря, она еще толком и начата-то не была, – когда осенью 1945 года опухоль мозга отняла у нее Дональда. Узнав о своей болезни, он не слишком удачно пошутил: «У меня всегда мозгов было слишком много». И прибавил: «Уж теперь-то у меня точно не будет возможности выдать какую-нибудь государственную тайну!» Он сумел вполне благополучно пережить войну в качестве дешифровщика, а его лучшим научным работам, пожалуй, еще только предстояло увидеть свет. И все это теперь – мрачно шутила она про себя – так и останется в области ее фантазий, точно художественный вымысел в романе.