Но ей-то, Джейн Фэйрчайлд, не нужно было бы отвечать ни на какие вопросы. Да и с какой стати следователь стал бы ее допрашивать? Она ведь была всего лишь горничной, причем служила даже не в Апли, а в Бичвуде. И в тот день она с самого утра поехала кататься на велосипеде и, как выяснилось, даже близко не проезжала от того места, где произошел несчастный случай (хотя мистеру Нивену и могло бы прийти в голову, что побледнела она так сильно именно потому, что видела, как все случилось). И домой она вернулась довольно рано.
И она, бродя нагишом по чужому дому, не услышала ничего такого – впрочем, об этом она вообще никогда не говорила, – никакого эха отдаленного удара, никакого «грохота». Да и вряд ли там мог быть слышен различимый «грохот». Ведь она, выглянув из окна, не заметила ни одного темного облачка на сияющем голубом небосклоне, так что и грома никакого быть не могло.
Хотя она слышала, как долго и настойчиво звонил телефон.
Мистеру Нивену так и не пришлось ее поддерживать или подхватывать, потому что в обморок она не упала, хотя и впрямь сильно побледнела.
А он все повторял: «Простите меня, Джейн, простите! Мне, право, очень жаль, что пришлось сообщить вам столь печальную новость в такой день».
Почему же в этот меняющий все обличья момент ей вдруг показалось, что она могла бы быть кем-то другим? Есть ведь такое выражение: «Быть не в себе». Вот и ей почему-то почудилось, что она – это не она, а Эмма Хобдей. Или, может, родная дочь мистера Нивена (хотя у мистера Нивена дочерей никогда не было) и одновременно Эмма Хобдей? Что и сам мистер Нивен вдруг стал мистером Хобдей. Что все действующие лица этой истории совершенно перепутались друг с другом.
Почему же ей показалось, что мистер Нивен именно на нее проецирует всю ту путаницу сцен, в которых она якобы могла участвовать, хотя она к ним не имела ни малейшего отношения? Она ведь была всего лишь горничной – хотя на какое-то время даже и горничной быть перестала. Почему же ей показалось, что этот день и тот ужасный смысл, который отныне был для нее в этом дне заключен – во всяком случае, это уже никак не было связано с праздником Материнского воскресенья, – как-то странно повлияли на ее отношения с мистером Нивеном, словно неприятно их замутнив?
Он мог бы вот так говорить со своей женой, а не с ней, своей горничной:
– Джейн, Джейн, послушайте, я оставил Клариссу – миссис Нивен – и всех остальных в Хенли. Ей… Клариссе… казалось, что от нее, возможно, больше… проку будет… там. Разумеется, Эмма, мисс Хобдей, тоже туда приедет, чтобы быть вместе с родителями. Если, конечно, будет в состоянии приехать. Они даже думали, что, может, им всем самим стоит поехать к ней… в Боллингфорд. Она ведь сейчас в Боллингфорде, я уже, кажется, говорил вам? А может, им всем вместе лучше было бы поехать в Хобдей? Вопрос в том, Джейн, где всем сейчас… следовало бы находиться. Но мне показалось, что я должен поехать сюда. Да, Джейн, мне показалось, что я должен поехать сюда, чтобы…