Конрада, как она сама вскоре почувствовала, в целом можно было бы назвать «автором, бросающим вызов». «Сердце тьмы»… Возможно, Дж. Нивену эта мысль тоже приходила в голову. «Бросающий вызов автор» – тогда, разумеется, она еще не пользовалась подобными выражениями, оценивая того или иного писателя, и даже вообразить себе не могла, что однажды этот ярлык будет приклеен и к ней самой. Она, впрочем, воспримет его как некий комплимент, сознавая, конечно, что далеко не все вкладывают в эти слова достаточно доброжелательный смысл. А кое для кого это был даже некий эвфемизм, избавляющий от необходимости говорить слово «отвратительная». Ну что ж, черт побери, это их проблема.
«Конрад, – скажет она, отвечая на очередной вопрос из числа без конца повторяющихся и страшно ей надоевших, – ну, что Конрад… таких, как он, больше не было. – Такое ощущение, словно она говорит о каком-то своем давнем и хорошем знакомом. Хотя в определенном смысле так оно и было. – Я всегда просто обожала эти его байки о морских путешествиях».
«Но ведь Конрад, так сказать, мужской автор, он пишет в основном для мужчин, вам не кажется?»
«А вам, значит, кажется, что…?»
И еще по одной причине ей так нравилось слово «юность»: она ведь и сама была – тогда – воплощением юности. Да, она была «самой юностью». Хотя существует мнение, что слова «юность», «юноша», как и выражение «плести небылицы», имеют отчетливый мускулинный оттенок. Мужчина мог быть «юношей», а вот женщина вряд ли. Хотя, с другой стороны, в 1924 году чуть ли не все имело определенный мускулинный оттенок.
Но так или иначе оставался вопрос – и при этом само слово «юность», казалось, приобретало некую способность растягиваться, как резиновое, и приспосабливаться к новым условиям, – когда именно начинается юность и когда она превращается в нечто иное. Но, конечно же, в двадцать два года юность еще длится. А в 1924 году даже сам век еще пребывал в состоянии юности… Хотя на самом деле дело было совсем не в этом. Свою юность – длинные полосы юной поросли, выкошенные войной, – XX век как раз тогда и утратил.
Да, разумеется, к 1924 году Конрад считался (что весьма спорно) вышедшим из моды, отставшим от времени. Парусные корабли? Экзотический Восток? Неужели он не понимал, что стряслось с этим миром?
Но таких, как он, действительно больше не было. И под вечер Материнского воскресенья 1924 года Джейн, которая по вполне понятным причинам была не в состоянии ни уснуть, ни расслабиться, снова стала читать «Юность» Джозефа Конрада. А что еще она могла сделать? Заплакать? И плакать ночь напролет в своей узенькой кроватке? Ведь люди читают книги для того, чтобы спастись и от себя самих, и от тягот собственной жизни, не так ли?