— Какую кобылу?
— Взбесившуюся. Я так называю жизнь. Хочу оседлать её.
— Что же ты намереваешься делать?
— Увезти их отсюда, это значит «атас», внедрить их в цивилизованную страну, это значит — «хватай». Не нравлюсь я тебе?
Юля пожала плечами:
— Не знаю. Может быть, я бы на твоём месте то же самое предприняла. Только все ли возможности ты использовала?
— Ты-то, такая чистенькая, понимаешь, где живёшь? Или ты и впрямь круглая дура? «Здесь», в нашей заботливой стране, — или умей продавать-покупать, или воруй, или убивай наворовавших и забирай нажитое ими. Есть, правда, ещё способ — пролезть к власти и хватать в открытую. Но тут уж нужны особые способности — особая подлость. Чего уставилась? Не нравлюсь?
— Нравишься, — помимо воли сказала Юля. — Только уж очень ты бойкая! — повторила она снова.
— Я любознательная. Изучаю действительность и исхожу из её «спроса и предложений». А «предложения» — на уровне нуля.
— И в какую страну ты хочешь двинуться?
— В Америку, куда ещё. В хлипкую страну нельзя, ничего тебе не обломится, а в Америке, говорят, возможностей сколько хочешь.
— То — «говорят»… а что на самом деле, неизвестно. Как тебя зовут?
— Марина. Кругленькое модное имя. Так, остаётся в силе твоё предложение или испугалась меня?
— Испугалась. Но в силе остаётся. Я не хочу, чтобы ты вышла замуж за моего брата потому, что не хочу расстаться с ним, и потому, что ты поведёшь его не по тому пути, но я уже пригласила. Надеюсь, ты не принесёшь мне горя.
Девчонка пожала плечами.
— Этого никто не знает, — сказала она небрежно. — Да, кстати, учти, я смогу только после Нового года, сейчас занята по горло. Давай адрес и телефон. Сначала, как культурная, позвоню, проинформирую о перемещениях.
Странная началась у неё жизнь.
Внешне Юля проживает не свою. Вроде в своём кабинете, с компьютером и бумагами, всё спокойно, но сами бумаги и то, что стоит за ними, таят опасность. И в атмосфере их фирмы есть что-то такое, от чего сводит конечности, перехватывает дыхание.
Внутри неё — живая жизнь, настоящая: ребёнок, стихи, которые читал ей Давид Мироныч, и надежда на то, что вот-вот исчезнет жизнь чужая, и они с Аркадием наконец начнут жить свою.
Острова в чужой жизни — встречи с семьёй.
По воскресеньям они вчетвером куда-нибудь едут (иногда к ним присоединяется Генри): на выставку, на концерт или в загородный музей.
В тот день едут в Мураново, потому что как-то Давид Мироныч обмолвился, что в Мураново замечательный экскурсовод замечательно читал ему стихи Тютчева.
За рулём Юля.
— Медленнее, — просит Аркадий.